Вокруг света 1969-01, страница 49

Минут десять после того, как подошли последние хористки, варзужанки «собирались с голосами», чуть кокетничая и подшучивая над самими собой — дескать, какой уж тут голос:

...Вот иде-е-ет погуби-и-итель мой, да Вот иде-е-ет разори-и-итель мой, да Вот иде-е-ет...

Запевала Клавдия Капитоновна Заборщикова. Она откинулась к стене. Яркий цвет платка делал ее лицо бледным, землистым.

Хор вступил вскоре. Вступил с первого раза немного невпопад. И сзади кто-то, по-моему, даже хихикнул. Но после второй-третьей песни женщины тоже увлеклись, в перерывах уже не перебрасывались шутками, а молча отходили от только что спетого, готовились к следующему, настраивались...

...Плывет с моря судно, ронит белы паруса. Судно голубое, персидский на нем узор...

Поморка встречает милого, возвращающегося из дальних походов. Это уже про самих варзужанок, про долгие расставания и короткие встречи, про женскую долю и судьбу, что бьется словно море — в приливах и отливах.

Долгие и грустные песни поют. И сами как в оцепенении.

К полуночи оцепенение отступает — сказывается усталость. И ее решают, не договариваясь, перебить напевами шуточными...

Варзуга спит. Лунные тени падают от плетней на потемневшие травы, перебегают на деревянные тротуары. И река, сиятельная под луной, спит. Где-то в стороне Мельничного ручья горит костер — рыбаки, наверное, натаскали форели и сейчас готовят уху...

И еще один огонь на том берегу — яркая лампа качается у древней церкви. Только и без лам

пы церковь как на ладони, окруженная мягким зеленоватым светом. Шатер, и кокошники ее, и маковка днем выпуклы, серебристы или светло-сиреневы, а в ночную пору становятся совсем плоскими, как если бы вырезали их из одной потемневшей дощечки.

Утром Варзуга сразу расстается с очарованием старины. Она становится хлопотливой, подвижной и страшно торопливой. У широкого дома, вся крыша и двор которого уставлены антеннами и флюгерами, толпится народ.

— Опять отбой? Опять отбой? — квохчет уморительная бабка, подтаскивая к дому очередную, наверное, пятую корзину, замотанную для дороги бечевкой.

Толпа осаждает дом. Бабкины слова подогревают и без того нервную обстановку. Отбой — это значит, что самолет в Варзугу не прилетит, значит, что где-то над просторами Мурмана опять разгуливает непогода.

Дом молчит и ничем не хочет обнадежить толпу. Он лишь попискивает тревожными сигналами морзянки — в доме поместилось местное отделение Аэрофлота.

И наконец, на крыльце появляется Валерий — робкий, стеснительный парнишка в комбинезоне — кассир, диспетчер и радист в одном лице. Явившись народу, он делает значительную паузу и, неожиданно розовея от удовольствия, докладывает: «Самолет идет...»

Самолет идет низко-низко, потому что из-за реки наплывают лиловые тучи.

Он задерживается на поле на пять минут, а потом, распугивая любопытных псов и страшно пыля, уходит вверх. Варзужане припадают к иллюминаторам : поворачиваясь и кренясь, уходит назад село, а впереди, за тяжелыми тучами, встают светло-синие пространства.