Вокруг света 1969-01, страница 47

ким холмом. В заречных избах кое-где зажгли лампы, красные окна сияют закатным светом.

Кто-то с нашего берега громоподобно потребовал:

— Перево-о-о-оз!

Белокурая девчушка пригнала широкую лодку и сама села на корму с коротким веслом — править. Прямо на лодке мы и въезжаем в ночь: солнце успело сесть. Светятся только края высоких и легких облаков, и закраина неба еще нежно желтеет.

Я отправился проведать знакомого моего Ивана Ивановича Заборщикова. Редко кто слышал о настоящем саморослом русском жемчуге. Заборщи-ков его сам ловил... Но пришел я некстати. Старик собирался на рыбалку. И был как будто чем-то озабочен. Объяснение пришло быстро — вчерашним днем сосед Заборщикова, малец Петька, сосунок и голоштанная команда, на простой сучок и леску, которую и леской не назовешь, натаскал на Собачьем озере сто сорок четыре окуня. Сто сорок четыре! И кто, Петька! Конечно, это был вызов. И вот скрепя сердце Заборщиков вынужден принять его. Он увязывает удочки, тщательно обматывает шею и голову бабьим платком — от комарья, и его терзает досада.

Заборщиков оттаивает лишь через два-три километра пути, когда позади остается мосток через Собачий ручей и выбитая тропа попадает в чистый, проветренный сосняк. Пользуясь редкими остановками или даже по ходу, на спокойной дороге, начинает рассказывать мне о жемчуге.

— Большие у нас такие лодки были. Тонны три поднимали, а то и больше. Звали мы их брамы. Еще карбаса были, морские карбаса. Здесь же, в Варзуге, эти лодки и шили. А для реки шили поездницы, лодочки поменьше. На брамах на промысел и шли.

Не в одиночку, конечно. Шли шестером, вось-мером самое большое. Шли мы за море, чаще на Гридину — есть там такая река. Становились у порогов, где вода побойчей бежит и чистая. Самое место для раковин! Реку плотиной перегораживали: сосны наколешь, козлы в воду ставишь, ветвями опутаешь, камнем засыпешь — вот и плотина. Посуху раковины и собирали, а когда и в воде и с плота шестом расщепленным — щипцом раковину доставал. А на плоту трубу смотровую из бересты составляли. В воду ее опустишь — как днем все видать...

Я представляю его на плоту... Наверное, он немного и изменился с тех пор — невысок, сух, подвижен до суетливости. В глазах, чуть защуренных, лукавый свет — азарт и юмор одновременно.

— Целую неделю раковины таскали на гору. Наносишь кучи — так ой какйе! Там тысяч несколько наносишь. А потом смотришь. По раковинам знали уже, в которой жемчуг есть. Достанешь раковину и знаешь — в этой-то есть! Они отделяются от пустышек-то. А когда кривые попадаются, кривули звали, в тех уж непременно есть. Среди людей-то тоже бывает так, верно? Неладный, может, с виду-то, а внутри зернышко сидит. Знать только надо и догадаться...

Потом он надолго замолчал. Не говорил до самого высокого пригорка, где под одинокой коря-