Вокруг света 1969-02, страница 6

нуть в тот шкаф, но не сказал. Почты не привозили уже тринадцать дней. В команде у двери все время горел красный огонь под надписью: «Шторм-2». Значит, даже на острове можно было выходить из помещения только по разрешению с материка. Да и куда выходить-то? Только на пост, на мостик. А в . шкаф можно будет заглянуть где нибудь через год, тогда уж заодно и сознаться матери...

— Что-то наши с Митрофаном? Застряли, что ли? — сказал он вместо этого.

— Толкают где-нибудь ее. У самого небось бе рега, — согласился Игорь.

Митрофан была лошадью, живой душой острова и единственным гражданским существом. Имела она нрав старшинский и отношение к людям не по-лошадиному строгое. К примеру, идет она с грузом, тащится, конечно, уж как ей хочется, лишь бы шла, но и тут вдруг останавливается, спокойно оборачивается и видит через плечо, что на санки присел матрос, — и все! Больше ни с места! Стоит и, наверно, думает: «Еще чтобы вы на мне катались... Дудки!» Потом глянет, убедится, что слез, и трога-гает. Да еще и вздохнет: вот, мол, все норовят об мануть. Только одна есть у нее слабость. Прямо-таки человеческая! Блины любит. И если затеют их на камбузе — за полкилометра чует. Пусть даже стреножена (летом-то здесь хорошая трава, грибы, ягоды), все равно придет. Голову в камбуз сунет и плачет — блин просит. И будет плакать, пока не дадут...

Сейчас старший команды, тоже со своим годком, поехали на берег: забрать надо кое-что для станции, новенькое привезли, давно уж. И кое-что из продуктов там оставалось. До этого все с материка не разрешали выезжать. И вот нет их.

Телефон зазвонил тихо-тихо. Специально сделали такой звонок, чтоб не пугал, когда один сидишь. Шурик взял трубку.

— Приехали наши! — он так поспешно сказал это, и Игорь так улыбнулся ему, что видно было сразу, как они боялись, не случилось бы чего.

А Шурик смеялся:

— Не шла совсем? А вы-то чего? Да брось ты!

— Ну чего там? — не терпелось Игорю.

Шурик закрыл микрофон:

— Да Митрофан опять. От и до выдает! Встал, понимаешь, и ни шагу. Они его пихали, пихали. Ни звука! А тут заряд... Содрали бумагу с ящиков, и костер под брюхом развели. А Митрофан отступит вбок и опять стоит... Потом пошел. Когда уж они замерзать решили. Пора Митрофану демоби-лизовываться... Я сейчас. Выхожу,—сказал он уже в трубку.

Вечерело. Ветер был, но снег не мело. Утихало.

Над океаном, его уже было видно немного, ходили клубы завихренногр тумана. Они* лезли на сопку, и те, которые переваливали ее, сразу становились облаком. Его выпихивали в небо над островом новые клубы, и все это совершалось на глазах и без малейшего стеснения или задумчивости перед человеком, который полз здесь один черной точкой по снегу и был Шуриком... А Шурик, в свою очередь, не обращал ни малейшего внимания на все эти зловещие превращения наползающего на остров океана; он думал. А вернее, ему хотелось прийти в команду и сказать: «А у меня завтра день рождения». Но сказать это он уже не мог, потому что сказал один раз и теперь жалел об этом. Да и незачем вроде говорить. Лучше он придет и сразу ляжет спать, потому что утром опять на мостик. Так он и сделал.

Проснулся он уже глубокой ночью и не сам собою. Просто над ним, то ли во сне, то ли наяву, стояли ребята. Он слышал: «Может, не будем будить?» Голос был Игоря. «Нет, надо». — «Может, утром. Лучше даже...» — «Так ведь радиограмма. А ну вас! Как хотите, так и делайте...» Тут Шурик проснулся и увидел, что и правда над ним стоят ребята, и испугался. А Игорь уже сунул ему в руку лист бумаги и что-то говорил, говорил...

— Я, понимаешь, шарю, шарю, — вслушивался в его слова Шурик. — И вдруг слышу, вроде знакомая фамилия складывается. Кто-то ключом бьет: Никонову, мол, Никонову... И слова какие-то чудные, поздравляет вроде. Думаю: подвезло кому-то. Если, конечно, слышит. А потом тот умолк. И тут я понял: тебе же! Ты ведь Никонов! И Шурику опять же... Стал вызывать — молчит. Ну, думаю, все! Прошляпил такую вещь!.. В жизни никогда не слышал, чтобы вот так: из самого Тихого океана, с военного корабля кореш до нас добрался. Ведь никакой надежды не было!

А Шурик все читал. Криво было написано. «Кто слышит меня... Передайте дальше... Шурика Никонова с днем рождения... Кто слышит меня...» И еще слово это мешало ему, хотя всегда сам говорил его, странное слово «кореш»! Ненужное! И не кореш он был совсем, а друг, Сережка...

Шурик прямо увидел, как по хрустящему эфиру кто-то один за другим передает эти слова... Как из ладони в ладонь! И заплакал. «Да брось ты!» — растерялся старший. «Радоваться надо», — помогал ему Игорь. Смешные слова говорили, хотя Шурик понимал тоже, что зря плачет, тоже это ненужно и нехорошо даже. А все плакал. Наверное, спросонок... А над входом горели красные буквы: «Шторм-2», и, значит, почты еще могло не быть очень долго.

4