Вокруг света 1969-09, страница 52

Темнеет. Ветер и снег все напористее. Уже невозможно стоять на ветру. Но Чекушкин этого не замечает. Пробурена еще одна скважина, сделан еще один взрыв, а Валентин ничего утешительного пока не сообщает.

К вечеру ребята собираются в вагончики. Глохнут моторы. Свет прожектора иногда бьет в окно. Вагончик наполнился холодом и запахом солярки. Кто-то подбросил в печку дрова. На столе горит керосиновая лампа. Сквозь мерцающий ее свет лица разглядеть нельзя. Видны лишь рослые фигуры бородатых парней в тельняшках. Чекушкин разделся, залез в спальный мешок и уснул...

Неожиданно в четыре утра в двери вагончика появился Валентин, поставил возле наших коек валенки.

— Мороз и много снега, — не глядя на нас, проговорил Валентин и подошел к Чекушкину: — Вставай, забирай спальный мешок и переходи в другой вагон. Заболел бурильщик, поможешь там, надо торопиться.

Все это он проделал и проговорил, как обычно, суховато, неторопливо.

Чекушкин молча встал, быстро оделся, скрутил мешок, натянул болотные сапоги.

— Жаль, пирог не успел испечь, — сказал он (он все грозился угостить нас пирогом) и, улыбнувшись, вышел.

...Какое-то странное ощущение испытываешь, когда вертолет отрывается от земли и пролетает над тем местом, где ты только что был. Это как барьер времени: что-то кончилось, но и одновременно началось. Неожиданно всплывает брошенное кем-то из ребят вскользь: «Может быть, через год, два, когда в этих местах будут фонтаны, вы вспомните и скажете: и мы здесь были...»

ОЖИДАНИЕ

Мы прилетели на тридцать восьмую скважину Уренгойского месторождения.

— Ну что там? — спросил я маленького паренька в очках, похожего на медвежонка. Паренек прошел по площадке мимо вертолета и на ходу ответил:

— Поднимают последние свечи.

«Свечами» в шутку называли

многометровые трубы, которые сейчас уже вытягивали из пробуренной скважины, освобождая дорогу нефти. Ребята притихли. Коля побежал в дизельную. За

работали насосы — начали подавать воду.

— Кем ты работаешь? — спрашиваю у Коли. — То занимался свечами. То крепишь флянцы.

— Да я моторист, — ответил он. — Обошел дизели и свободен. А тут работа...

От буровой отходит шланг, по которому раствор, что загоняли в скважину при бурении, вытесняемый теперь водой, собирают в цистерну. Возле этой цистерны стоят мастера. Марк Иванович, заместитель старшего мастера (я узнал потом, что за открытие газа на Ямале он получил Героя), поднимается по лесенке к шлангу, пробует пальцами раствор, растирает его, нюхает, разглядывает...

Темнеет. Площадка скважины кажется разостланной простыней. Отчетливо белой полосой виднеется вдали замерзшая река.

К мастерам подходит Володя Бондырев, у которого в смене работает Николай. Им заступать в четыре утра, но ребятам не спится.

» — Ну что, когда пойдет? — спрашивает Коля Марка Ивановича. Тот пожимает плечами.

— Ничего... Идет раствор, и пусть себе.

— Но нефть-то есть, — вступает Володя, и в голосе его настороженность. — Мы же видели ее.

...Была зима и такой же вечер. Тогда бурили эту скважину. Неожиданно бурение пошло быстрее: вошли в песчаные пласты. Ствол скважины уже достиг глубины 2885 метров, когда Володя почувствовал запах краски и ацетона. Он вначале даже не поверил, показалось даже, что это кто-то случайно пролил краску. Но тут через клинья, удерживавшие колонну труб, брызнула нефть. Володя заглянул под буровую: нефть залила уже всю площадку под ним. Он помчался за мастером — надо закрывать устье. Сообщили на базу. Поставили фонтанную арматуру и отводами направили нефть в резервуары. Замерили производительность, оказалось, скважина дает 300 тонн в сутки. Приготовили тяжелый раствор, чтобы «задавить» им нефтяной пласт. Стали бурить дальше...

И снова Марк Иванович поднимается к цистерне. Включает фонарик» и смотрит на струю из шланга.

— Пошла вода.

Это значило, что раствор, задавивший нефтяной пласт, уже вытеснен из пласта и из скважины. Теперь-то пойдет и нефть.

Тут же шланг сбрасывают на землю — и все нагибаются, смотрят на грязную жидкость. Вокруг собираются люди. Среди них Балташ Каниев — казах, старший геолог. Он присел на корточки возле шланга, смотрит на воду, пробует ее руками.

Все смотрят на струю. Кто-то волнуется.

— Пора бы уже... Видно, крепко задавили.

Коля поднимает трубы, по которым должна пойти нефть, трубы покрыты снегом, прогнулись, он очищает снег, подкладывает снизу камни. Коля нервничает. В темноте раздается чей-то голос:

— Ну как, Коля?

— Да что я, главный геолог, что ли? — не выдерживает паренек.

— Ничего, разбежится, разойдется, — говорит Балташ Каниев. — Разойдется, и пласты заговорят. — Он прячет замерзшие от воды руки в карманы ватника.

Полночь. Из окна вагончика видна буровая, неподалеку у цистерны сидят рядом Балташ и Володя. Мороз. Звезды. Тихо. Только ровно рокочут дизели. В опустившейся вместе с ночью тишине будто замерла жизнь. Но это обманчивый покой. Смотришь в окно, в эту кажущуюся тишину, и невольно вспоминаешь строки: «...Стоять и слышать под корой текучих древесин ход кольцева-нья волокнистый».

От соседнего вагончика отделяется фигура и, поеживаясь на ветру, подняв воротник, идет к скважине. Выходит из дома и Марк Иванович. Его нетрудно узнать по спокойному шагу, крепкому телосложению. Он что-то спрашивает у первого, и они расходятся — один в вагончик, второй к буровой.

Прошло еще полчаса. Вбегает Коля:

— Пошла!..

Через несколько минут у трубы собрались, верно, все. Из нее с гулом шла вода, клокочущий газ и нефть.

Балташ зажег паклю на проводе и неторопливо пошел к концу трубы. Ее отвели от буровой метров на сто.

Это красивое и тревожное зрелище: человек идет с горящей

50