Вокруг света 1970-01, страница 40

НОЧИ БЕЗ ПРИЧАЛОВ

▼ со стр. 7

Пересекаем Охотское море. Идем на больших глубинах. Впереди туман, и хотя постоянно получаем хороший прогноз, трудности прошлой навигации не забываются: Охотское море коварно. К тому же наши три судна, идущие в Николаевск, — это речные посудины, хотя внешне выглядят внушительно, Наше судно плоскодонное и очень чувствительно к волне. Капитан все время меняет курс, лавируя, ищет положение судна на волне, чтобы удар пришелся не на борт» Нас здорово трясет, перекладывает с борта на борт. Мы выбрали кратчайший путь, решив пересечь Охотское море, чтобы успеть к разгару навигации на Амуре. Суда очень ждут... Безопаснее бьто бы идти другим курсом, мимо Курильской гряды, через пролив Лаперуза, в Японское море и вверх по Татарскому проливу в Амур. Но это заняло бы много времени. И капитаны трех наших судов посовещались и решили в случае благоприятной погоды пересечь Охотское море. Мы где-то внутренне были спокойны и не раз говорили между собой, что наши суда уже прошли в прошлую навигацию испытания на прочность, раз выдержали двенадцатибалльный шторм в океане в самую страшную пору — осенью, когда страшен не только сам шторм, но и холод, грозящий обледенением судну, Теперь нам и сам черт не брат, Но если уж вспоминать о том, что выдержали наши речные суда, то нельзя не вспомнить, как караван пробивался сквозь тяжелые льды. Ледоколы иногда по нескольку раз обкалывали льды вокруг маленьких суденышек, и караван трудно, но пробивался вперед. Поначалу наш караван состоял из пятидесяти судов — танкеры, сухогрузные суда, толка-чи-буксировщики, рефрижераторы. Все они перегонялись из Перми, Измаила, Куйбышева, Одессы, Ленинграда. В Архангельске эти речные суда сформировались в караван.

Когда-то все подобные суда, построенные в европейской части, перевозили на реки Сибири и Дальнего Востока железной дорогой, но это очень дорогая операция. В первые годы после войны моряки-энтузиасты во главе с Федором Васильевичем Наяновым предложили более дешевый, но сложный путь. Поначалу многие не верили, что это возможно: ведь речные суда не приспособлены для плавания в морях, а тем более в океане.

Однако необходимость в этих судах росла с каждым (годом. В Сибири и на Дальнем Востоке вырастали новые города, развивалась промышленность, тысячи и тысячи людей ехали обживать новые места. Если взглянуть на карту этих районов, нетрудно заметить, что она вся испещрена крупными реками и их притоками, — значит, это самый удобный путь для перевозки грузов, так необходимых развивающемуся хозяйству края. И караваны судов, возглавляемые Федором Васильевичем Наяновым и опытными капитанами, вопреки сомнениям скептиков пошли по новому пути, и вот уже более двадцати лет речные суда приходят в сибирские и дальневосточные реки, преодолевая океанские и морские волны и ветры. Наш караван двадцать второй.

Охотское море кончилось: перед рассветом показался мыс Елизаветы — северная оконечность Сахалина. Точнее, еще не сам мыс, а его маяк.

Утром обогнули мыс Марии: зеленая, спадающая вниз сопка, белая башня маяка, зеленая низина сопки, полнейший штиль и тихое, ровное дыхание судна. Как будто все еще спит: не взошло солнце, не началась жизнь. Облака похожи то на лебедей, то на паруса. Входим в Сахалинский залив. Последние десятки миль кажутся особенно долгими.

Неожиданно впереди увидели силуэт небольшого судна. Смотрим в бинокль и понимаем, что это лоцманское судно. Они нас увидели раньше и теперь спускают шлюпку. И вдруг впервые после долгого перехода возникло: «Нас ждут». Ждут именно нас и никого другого! Обычно ждали мы; ждали лоцмана, ждали катер, чтобы сойти на берег, потому что у нас не было своих причалов и мы всегда бросали якоря на рейде, ждали разрешения на выход в море, ждали погоды, ждали... ждали... И все ради этих минут.

Теперь судно ведет лоцман. Идем в лимане. Я оборачиваюсь и вижу разноцветные флаги — позывные судов; подняты и красно-белые флаги: имею на борту лоцмана. Это обычные вещи, но для нас они выглядят празднично.

В океане, во время штормов, во время тяжелых льдов и бесконечных ночей без причалов, мы жалели, что идем на маленьких речных судах. Каждый не вслух, а как-то мысленно отмечал это. Конечно же, в двенадцать баллов лучше находиться на большом океанском судне, а не на маленькой посудине, которую может швырнуть на камни, но сейчас, когда мы идем вдоль берегов Амура, мы рады, что в кильватере не океанские корабли. На океанском судне мы не испытывали бы таких минут, как сейчас. С благодарностью и как-то по-новому смотрим мы на свои суда. За долгий переход мы забыли, что наши суда действительно очень красивы: длинные корпуса с белыми надстройками, трубы, как у морских кораблей, опущенные стрелы кранов. У судов высокие борта, непривычная для речных судов морская архитектура, здесь такие видят впервые. Пожилой человек, копающий грядку возле своего дома, увидев нас, оставил лопату, подошел ближе к воде, посмотрел на суда и вдруг улыбнулся. И было такое ощущение, что все эти две навигации мы постепенно приближались к этой улыбке, ради нее прошли весь путь. Получили радиограмму от Палагина. Он сообщал, что суда, идущие в Находку, тоже скоро будут «дома».

К вечеру пришли в Николаевск. Пар от теплой зелени поднимается, как дым. Капитан сказал, что завтра утром будем сдавать судно. Стало грустно.

Мы сохранили в отличном состоянии такелаж и приборы, сохранили для новой команды, которая завтра займет наши каюты и наши места на палубе, в рубке, в машине. Борис Дьячков, разглядывая ящик с новыми инструментами, говорил: ему жаль, что не пришлось ими поработать; мы даже сохранили чайный сервиз, чтобы .передать его целым, нетронутым, а сами пили чай из кружек. Было грустно оттого, что рейс закончен, и радостно, потому что довели свое дело до конца.

Дождь никого из ребят не остановил: все вышли на берег. Мы готовы были шагать по лужам «нашего» города, ходить по парку и подниматься по деревянной лестнице вверх, где террасой раскинулся второй зеленый парк; мы зашли на почту отправить последнее письмо и -снова ходили по городу, пока вновь не спустились вниз, к причалу.

Архангельск — Ни к о л аев с к-на - А муре

38