Вокруг света 1970-03, страница 38
рыжий чуб всей пятерней и попросит: «Чижик, поработай одна, а я схожу с ребятами разок. Может, хоть одного фашиста пристукну, а то пропартиза-нишь и не убьешь ни одного». Я понимала его. В конце сентября 1943 года наш партизанский отряд подошел к Днепру. Осень была в разгаре. В лесах стало сумрачно и сыро, пахло плесенью и гнилью. От холодного дождя зябко поеживались плохо одетые ребята. Жители сел помогали нам одеждой, обувью, но все горело на нас от трудной кочевой жизни. Помнится, как уже в Польше, в Бил-горайских лесах, мы решили даже открыть мастерскую по изготовлению лаптей. Оказались и мастера по этому делу — из Пинской области и с Западной Украины. В мае береза распускается и наливается соком. Кора становится сочной, упругой, и в эту пору ее хорошо снимать и вялить на ветерке. Две затесанные палочки, как вязальные крючки, снуют в руках мастеров. Через несколько минут, смотришь, вылетает из-под рук готовый лапоть, такой ладный, красивый, беленький, как лодочка. Старики вили к нему веревки из конопли. Заготовили тогда лаптей по две пары на брата... Нам нужно было поскорее перебраться через Днепр, чтобы в глубине леса раскинуть зимний лагерь. Стали наводить переправу. Огромные сосны падали одна за другой. Их распиливали на десятиметровые отрезки и стаскивали к берегу. Заготавливали и березовые лесины, чтобы крепить бревна. По обе стороны плота весла — несколько пар березовых лесин, — впереди и сзади отесанный киль, плоты получились добрые; на тех, что побольше, умещалось по три груженые, с лошадьми, подводы. Прямо на плоты, на подстил сухого сена, осторожно укладывали раненых. Их сопровождали автоматчики. Первыми на тот берег переплыли разведчики, чтобы обеспечить безопасность переправы. Расставили посты дозорных и возвратились поодиночке, таща на буксире лодки. Пока фашисты нас не обнаружили, нужно было спешить. Переправа началась ночью. Она происходила организованно и бесшумно до той поры, пока не начали переправлять верховых коней. Неохотно входили лошади в холодную воду Днепра. Подгоняемые седоками, они с беспокойным ржанием плыли к другому берегу. В такие минуты у нас замирало сердце: услышит враг... Случалось, волна захлестывала лошадиную голову. Верховой бросался на помощь коню, но было уже поздно... Наконец Днепр за спиной. Отряд, не задерживаясь, двинулся по намеченному маршруту. Из партизанского штаба Украины нам был дан приказ перекрыть и парализовать движение на железнодорожных участках Киев — Коростынь, Киев — Фастов — Житомир. По тщательно разработанному вместе с соседним отрядом Кузнецова плану несколько усиленных групп разошлись по разным направлениям... В начале ноября 1943 года я услышала по радио сообщение об освобождении Киева. Известие мигом разнеслось по лагерю. Седьмого ноября командиры созвали всех на митинг. Мы собрались на большой поляне. К высокой сосне прикрепили репродуктор. С нами говорила праздничная Москва... И вдруг... в лесу застрочили пулеметы. В центре поляны с визгом разорвалась мина. — Вперед, ребята! За мной! — скомандовал Чепига. Согнувшись под тяжестью пулемета, меж деревьев промелькнул Козыра. В черной длинной полицейской шинели, с автоматом в руках за ним бежал Иван Вовк. Мимо моей повозки промчался со своими партизанами Кузнецов, стремясь зайти в тыл врагу. Партизаны рассыпались по лесу, открыли огонь, тесня фашистов, окруживших лагерь. Быстро формировался обоз — раненые, женщины, дети: был дан приказ отходить. Мы с Женькой, свернув рацию, тоже ушли с обозом. Путь лежал через топкие места. Болото от рано наступивших заморозков покрылось ледяной коркой. Люди и кони — по колено в воде — еле-еле передвигали ноги. Вскоре в кочках завязли две подводы с боеприпасами. Тогда часть груза мы навьючили на лошадей, остальное понесли сами. Все чаще застревали повозки с ранеными. Виктор Васильевич Транквилицкий, командир обоза, человек недюжинной физической силы, иной раз один вытаскивал повозку из трясины. Каратели, прочесывая лес, неотступно следовали за обозом. Наш отход прикрывали партизаны во главе с Чепигой и Кузнецовым: лес дрожал от автоматной стрельбы. Лишь на третьи сутки преследование прекратилось; Чепига и Кузнецов с ребятами, отстрелявшись, присоединились к обозу. Развернув рацию, мы с Женькой сообщили в Центральный штаб обстановку. Во время этой недолгой остановки у нас портянки примерзали к сапогам. Идти стало еще труднее... На шестые сутки отряды с большими потерями вышли из болот. На сухой поляне разожгли костры. Люди сушили одежду и обувь. Многие падали на землю и тут же засыпали. Старики ездовые заварили кулеш. Доктор-хирург Ганстурм и медсестра Клава Кизингашева обходили повозки с ранеными... Отряд Кузнецова с обозом и ранеными остался в киевских лесах, а нам Центральным штабом был дан приказ передислоцироваться за Припять. У нас с Женькой стало много работы. Он часто и надолго уходил в связь, занимая свои и мои сеансы. Строгий, спокойный, он работал надежно, настойчиво и даже как-то красиво. Не было такого дня, чтобы мы не сумели выйти на связь. У меня же было столько шифровки и расшифровки, что от усталости и напряжения кружилась голова. Казалось, что пачка радиограмм, передаваемых в Центральный штаб, не уменьшается: группы, разосланные на операции, одна за другой сообщали о пущенных под откос вражеских эшелонах. Гомель, Жлобин, Могилев, Орша, Минск, Барановичи, Жид-ковичи, Коленковичи — эти названия не оставляли меня даже в короткие минуты сна. Нарушить коммуникации противника, парализовать движение на железных дорогах оккупированной фашистами Белоруссии — такова была задача, поставленная перед нами штабом. В эти жаркие дни ребятами владело одно чувство — отомстить за каждого погибшего друга, за каждое сожженное село... Да, наше соединение зачастую проходило через сожженные села. Смотришь на пепелища — жуть берет, думаешь: жили совсем недавно в этих селах, в чисто выбеленных хатах наши советские люди... Жили, трудились, гуляли, дружили, веселились, рас Я6 |
