Вокруг света 1970-04, страница 60

Бутковский, Скорик, Горбачев, Максим Могилевич, Тихон Лебеденко, Владимир Раскопанский, Николай Евстратов.

Память не спеша перебирает эпизоды и картины тех дней. А перед глазами — искрящийся огнями, сверкающий зеркальными стеклами витрин, шумный, улыбающийся, живой Будапешт дней сегодняшних, прекрасный город, один из красивейших в Европе. Семь чудесных, заново воссозданных мостов перекинуты над Дунаем. А выше, над всем городом, на горе Геллерт вознесся памятник Победы в честь советских воинов.

Я ищу в Будапеште человека, с которым познакомился в те дни и вот при каких обстоятельствах.

Фашисты заминировали мосты через Дунай задолго до нашего наступления. По и* расчетам, чаши войска должны были появиться со стороны Пешта. Пешт — город равнинный, с прямыми широкими проспектами, защищать его труднее, чем Буду с ее Y^u-aw.^, vcapабкалоиул^их:* вверх и. повторяющими все капризы гористого рельефа. В Буду гитлеровцы предполагали стянуть свои части для того, чтобы задержать наступление советских войск, а потом уйти на запад и соединиться с перегруппировавшейся армией. И Дунай должен был стать естественной преградой на нашем пути.

Но часть наших войск зашла с запада и окружила Буду, в то время как другая освобождала Пешт. С севера и юга по прибрежным улицам ворвались мы в Буду.

И в тот момент, когда из-за поворота мелькнул перед нами Дунай и ровная перспектива Пешта на том берегу, к которому вел широкий мост, подвешенный на цепях, раздался взрыв, и средняя часть моста тяжело осела в воду. Фашисты взорвали первый и, может быть, самый красивый из будапештских мостов Ланц-хид — Цепной мост.

Теперь, когда наши войска были на обоих берегах Дуная, этот взрыв был бессмыслен, как бессмысленно было и сопротивление фашистского гарнизона, как бессмысленна была злоба, с которой гитлеровцы перед отступлением уничтожали дома и расстреливали население.

— Товарищ майор, — обратился ко мне водитель. — Гляньте-ка, кто это там в подворотне?

В подворотне лежал на снегу человек. Попытался подняться, приподнялся на руках и вновь рухнул на снег. Я подбежал к лежащему, склонился над ним и увидел, что это женщина.. Из-под зеленого шарфа, повязанного на манер тюрбана, выбивался клок седых волос. Я разжал ей рот и влил немного спирту из своей фляги. Она открыла глаза, слабо вскрикнула, инстинктивно пытаясь прикрыться рукой, но тут же успокоенно произнесла: «Орос! Русский!» — и отняла руку от лица. Когда грохот затих, она заговорила. Я не понимал ее, но чувствовал в словах женщины страдание, боль. И в эту минуту кто-то коснулся моего плеча. Я поднял голову. Передо мной стоял мужчина лет сорока.

— Ви мени простиче, — он старательно выговаривал русские слова и застенчиво улыбался. — Здравствуйте, пожалуйства. Вам нужен переводчик. Я, могу, пожалуйства. Мой отец был в России, и я немножко знаю русски, пожалуйства.

Так мы познакомились. Аладар Тот работал на машиностроительном заводе «Маваг» токарем. (Завод этот американцы поспешили разбомбить, и по его цехам бродили лишь одичавшие кошки.) Отец Аладара, тоже токарь, еще в первую мировую войну попал в плен к русским. Из лагеря

военнопленных под Самаркандом он ушел бойцом в интернациональный отряд Красной Армии, сражался против белогвардейцев и басмачей. В Венгрию пробрался через Германию и Австрию уже после подавления венгерской революции. На родине тут же попал на каторгу. Выжил. Навсегда осталась в нем любовь к Советской России, не забыл он русский язык и детей научил. Месяц назад, сказал мне Аладар, его убили нилаши — венгерские фашисты из банд Салаши. Гитлер привел Салаши к власти уже в последние месяцы перед разгромом фашистов в Венгрии. В его «армию» собрался уголовный сброд и махровые фашисты из салашистской партии «Скрещенные стрелы». Этот гитлеровский прихвостень объявил тотальную мобилизацию. Отец идти в армию Салаши отказался. Его арестовали, отвели в нилашист-ский штаб и там убили. Аладара тоже хотели мобилизовать. Но ему удалось скрыться. Несколько месяцев он прятался — и вот дождался русских.

Все это Ададар рассказал nvhq позже^ когда шли с ним по улицам города. А сейчас он переводил невероятный, страшный рассказ женщины в зеленом шарфе.

— Вы мне не поверите, в это трудно поверить. Но они убивали меня три раза... Пожалуйста, не смотрите на меня так внимательно. Я сама боюсь взглянуть в зеркало. Не пойму, как я осталась жива.

Это началось в ноябре. Уже слышалась пушечная канонадд. Русские приближались. Фашисты выгнали все население, даже детей и стариков, рыть окопы. Нас заставили работать в липкой грязи Дьялпуста. Мы с мужем решили бежать, но далеко уйти не успели, нас арестовали и заперли в одном из подвалов на Доб-утца. Там уже было много народу.

На вторую ночь рождества нам с мужем, как и многим другим, связали руки и повели к Ланц-хиду. Когда мы были уже на середине моста, я почувствовала удар по голове.

Опомнилась в ледяной воде Дуная. Уже почти задыхалась, намокшая одежда тянула ко дну. Напрягая силы, я плыла, плыла к берегу, к Пешту.

Выбралась из воды. Легла на снег. Холода совершенно не ощущаю. Тело страшно ноет, хочется спать, спать. Ничего не соображала, даже не поняла, чего хотят от меня полицейские и почему я оказалась в бункере... Из подвала каждый день вызывали по пять-шесть человек и тут же во дворе убивали.

18 января раздались сильные взрывы. Захватчики рвали мосты через Дунай, отступали из Пешта. Нас построили по четыре человека и ночью связанными повели к Горе роз — Рожадомбе. Ночь была лунная, морозная. Синий снег искрился, хрустел под ногами. Мы шли мимо богатых вилл. И вдруг затрещали выстрелы.

В глазах у меня потемнело. Очнулась, не знаю через сколько времени. Пес лизал мне щеки. Я с трудом приподнялась, и это заметили нилаши — патрульные. Опять меня расстреливали, но и на этот раз я осталась жива: сосед, сраженный первой же пулей, прикрыл меня телом...

Вы опять смотрите на мое разбитое лицо. Не нужно, прошу вас...

На своей машине я отправил ее в лазарет, а сам остался с Аладаром.

Мы долго глядели вслед этой трижды убитой, чудом живой женщине...

В тот день мы с Аладаром не расставались.

58