Вокруг света 1970-04, страница 61

Гитлеровцы засели в Буде, в верхних кварталах, надеялись как-нибудь вырваться по темным полночным улицам в лесистые горы Будаихедь С самолетов им еще сбрасывали оружие и продовольствие. Один из транспортных самолетов врезался ночью в верхний этаж шестиэтажного дома и застрял там; его хвостовое оперение дрожало, и наружная стена дома, покрытая глубокими трещинами, тоже вся вздрагивала.

Среди серой дунайской воды чернели обломки мостов, тех мостов, которые делали Будапешт Будапештом. Ведь до 1872 года Буда и Пешт были двумя разными городами, соединенными Ланц-хи-дом. А потом один за другим были построены семь великолепных мостов и, словно широкие улицы, пролегли над Дунаем, и эти улицы соединили два города в один. Каждый мост был не только детищем инженерного расчета, но и произведением искусства. Каждый был продуман так, что с него открывался вид на самые красивые места Буды и Пешта.

Теперь мостов не стало.

Из Буды, наполненной гулом и треском неутихавшего боя, уходя все дальше от вспышек цветных ракет, по временам озарявших развалины домов, мы возвращались на исходе ночи в Пешт. Дорога к уйпештинскому понтонному мосту была запружена. Автомобили, повозки. Толпы переполошенных людей. Увидев мою форму, они забросали нас вопросами:

— Скажите, как попасть на тот берег? У меня там муж и трое детей. Я пришла сюда к сестре за продуктами, а они взорвали мосты, — проталкивалась ко мне сквозь толпу какая-то женщина.

Аладар не успевал переводить вопросы. Я, как мог, старался на них ответить, немножко подбодрить людей.

Саперная лодка перевезла нас через шершавый от битого льда Дунай. Пешт еще тонул в морозной ночной серо-лиловой дымке, прочно застрявшей в коридорах узких улиц. Ни малейшего звука, ни одного прохожего.

И вдруг улица ожила. Из ворот дома выбежало с десяток мальчишек с кипами газет в руках. Перебивая друг друга, они закричали во все горло:

— Сабадшаг! Сабадшаг! — Свобода! Свобода! Из подворотен, из подъездов, как будто все

ждали этого крика, стали появляться люди. Они обступали мальчишек, вырывали у них газеты, совали им мелочь.

— Советские войска пересекли германскую границу к западу и юго-западу от Познани и вошли в Бранденбург, — тут же развернув газеты, вслух читали люди.

— А как в Буде? Как в Буде?

— Написано, что в Буде немцы еще в двадцати трех кварталах.

— Временное правительство Венгрии призывает население страны вернуться к своим местам работы, начать восстанавливать разоренную родину.

Какой-то мужчина в полушубке крикнул:

— Вернуться! Нашли дураков!

Вот тогда-то, услышав эти слова, увидев нерешительность и испуг некоторых из своих соотечественников, сын «красного мадьяра», сын рабочего, Аладар Тот взобрался на кузов разбитого «оппеля», приткнувшегося к стене дома.

— Дорогие граждане! — крикнул он. — Не верьте этому типу. Вам говорили, что гитлеровцы нашк друзья и защитники. Посмотрите, что они наделали

в Будапеште только за эти дни. Разве русские взорвали мосты? Разве русские убивали людей? Я такой же мадьяр, как и вы, и я сегодня же иду на свой завод. Если не мы будем восстанавливать родину, кто за нас это сделает?..

Здесь, на Йожеф-кёрут, меня застал редакционный «газик». Надо было срочно возвращаться в часть. Я предложил было Аладару подбросить его домой, но он отказался, и я оставил его среди толпы возбужденных, спорящих людей. Хорошо, что еще раньше он успел дать мне свой адрес. Но в те дни я так и не смог заехать к нему.

Спустя четверть века я неожиданно для себя легко разыскал Аладара. Он живет по старому адресу. Аладар все такой же бодрый, хотя, конечно, и постарел, работает на том же заводе, только уже не у станка, а в профсоюзном комитете. Он узнал меня сразу.

И вот мы бродим по городу, и он рассказывает обо всем, что было в его жизни за те двадцать пять лет, что мы не виделись.

— Подожди, подожди, Аладар. Ты начни с самого начала, с того дня, когда мы расстались. Помнишь, я уехал, а ты так и остался стоять на «оппеле», ты продолжал говорить, размахивая кулаком.

— Я тоже не забыл тот день. После того как мы расстались, я отправился на свой завод. И оказался там не первым. Подошли другие товарищи, старики, подростки — те, кто уцелел. Закопченные, полуобвалившиеся стены, чертополох, суслики по-нарыли кучки земли в цехах, словно в глухих оврагах. Знакомые встречались и узнавали друг друга без улыбок. Точно на кладбище.

И вдруг в цехе появляется русский майор на костылях (как потом узнали, Коптев по фамилии, из комендатуры) и с чим два офицера. Подозвал он к себе рабочих и говорит по-венгерски, не очень, правда, гладко, но понять можно: не могли бы отремонтировать мотор для поврежденного танка.

Мотор? Среди развалин? Посовещались между собой и ответили Коптеву, что можно, пожалуй, приступить к делу, но не раньше как через несколько месяцев.

— И что же ты думаешь? — Аладар улыбнулся. — Коптев добыл для рабочих хлеба, «выбил» паек, и уже через восемнадцать дней в кое-как налаженном цехе мы не только отремонтировали старый мотор, но и выпустили новый. Сами рабочие «Мавага» торжественно подарили его маршалу Малиновскому. Дело пошло. Вскоре на заводе отйи-ли кое-какие части для временных мостов, их навели быстро у Маргит-сигет и напротив горы Геллерт, где был мост Ференц-Йожеф-хид. Правда, они получились не такие красивые, как прежде, но по ним можно было свободно ходить и ездить.

Потом взялись восстанавливать завод. Помогали и советские солдаты. Ну, а когда люди вместе работают, сам понимаешь, между ними такое доверие возникает, какого и сотней митингов не добьешься.

С тех пор я так и работаю на нашем «Маваге». Завод, конечно, не узнать. Теперь мы отправляем продукцию в десяток-другой стран. Обычная в об-щем-то история. Ты уж извини, что расхвастался.

Разговаривая вышли мы к Лаиц-хиду. Мост такой же, как и прежде, даже более красивый, словно не было того страшного мига, когда в грохоте и пламени рухнул он в воду Вместо старых камней стали новые, и новый металл заменил старый,,