Вокруг света 1970-06, страница 53

ПОЧЕМУ ОНИ ФИДАИНЫ?

Т со стр. 28

Нашей соседке они разрешили войти перед взрывом в дом, чтобы взять своего трехмесячного ребенка. Женщина была так перепугана, что по ошибке схватила пустой куль — ты, может, знаешь, что у нас новорожденных всегда завязывают в такие толстые одеяла. Это было ужасно. Когда она поняла, что куль был пустым, дом ее уже взлетел на воздух... Она сошла с ума.

Мы шли целый день и остановились в какой-то пещере лишь потому, что я совсем сбил себе ноги. Да и не только я, многих тогда выгнали из домов босиком. Наконец мы пришли в Вифлеем, где был устроен специальный лагерь. В этом лагере и умер мой отец — я не мог тогда понять причину его смерти, ведь он ничем не болел. Отец ничего не ел, он совсем не спал, а все только плакал и без конца причитал: «Почему, почему... Что мы им сделали плохого, мы же всегда жили с евреями дружно... Что же случилось с ними? Я не верю, не верю всему этому.,.»

. Лагерь стал для нас домом. Сначала мы все четверо жили в палатке, потом в бараке. Там я и вырос и научился делу — стал шофером. В двадцать три года я женился на девушке из лагеря, мы знакомы были с ней с самого детства. Она была племянницей той женщины, что, помнишь, оставила в доме своего ребенка. Нам удалось получить комнатку. У нас родились дети, ведь жизнь должна продолжаться, правда ведь? Мы уже смирились с нашей новой жизнью и почти не вспоминали о жизни старой, нормальной. Но однажды ночью — была обычная ночь, такая, как все, — я проснулся и, оглядев нашу комнатушку, все увидел новыми глазами. И вдруг я понял, что потерял все: дом, тот прежний прекрасный дом в Хевроне, и свое достоинство. Тогда я понял, отчего умер мой отец: от стыда; тогда я понял, что нужно бороться, если хочешь вернуть себе дом и достоинство».

«И ты начал свою борьбу, Абу Якуб?»

«Нет, не сразу. Это произошло позднее, уже в 1967 году, когда Израиль занял остальные палестинские земли и захватил второй берег Иордана. В то время я работал шофером в Аммане. Помню, я доехал до моста Алленби, там меня остановили. Тогда я бросился в реку, чтобы вплавь попасть на другой берег. Под пулями я выбрался на землю и вскоре уже был в нашем лагере. Он был разрушен бомбежкой. В нашей комнате я никого не обнаружил. Весь день проискал я жену и детей, пока случайно не нашел их в католической школе «Святая Земля». Жена рассказала мне, что израильская артиллерия несколько часов обстреливала лагерь. Очень многих убило, а она с детьми успела убежать в эту школу, ведь ее бомбить не будут, она под защитой церкви Христа, которая стоит тут же рядом со зданием школы. Но пока она мне все это рассказывала, в церковь врезалась напалмовая бомба. Сразу же загорелась и школа. Я все равно не хотел уходить, потому что уже знал, чем все это кончится, я не хотел повторять ошибки своего отца. Но мне пришлось все же уйти, жена ужасно кричала, и она была, конечно, права: тогда было не время говорить о гордости — нас могли в любую секунду убить. В той школе пряталось множество детей, не меньше пятидесяти — без отцов, без матерей. Священник, который там был, советовал построить их всех в колонну, только так, говорил он, можно их спасти. Я их выстроил, и мы пошли к мосту Алленби. Мы шли два дня без еды, воды. Мы шли, пока в полдень на нас не спикировали два самолета, пока они не начали нас расстреливать. Нет, скажите мне, почему им надо было расстреливать пятьдесят детей? Ведь они видели, что это были дети!

Мы перешли по мосту Алленби на другой берег — они свободно пропускали всех, кто покидал Палестину, но обратно в Палестину они уже никого не впускали. Мы пришли наконец в Амман, и только там я обнаружил, что с собой мы не взяли ничего — ни одежды, ни

одеяла, ни пары ботинок. И я снова почувствовал себя беспредельно униженным, потому что во второй раз мне приходилось бежать со своей родины, из своего дома, оставив в нем все. «Хватит, — сказал я тогда своей жене, — так больше нельзя. Я разыщу свой грузовик, вернусь домой и привезу сюда хотя бы вещи».

У того же моста меня остановила полиция. От меня требовали пропуск, которого у меня, конечно же, не было. Я им сразу же об этом сказал: пропуска у меня нет, но я могу дать вам свое честное слово, я ведь только съезжу за вещами и тут же вернусь. Израильтянин сплюнул на землю: честное слово араба, ха! И ударил меня по голове прикладом автомата. Тут как раз подошел другой израильтянин, увидел кровь на моем лице и принялся ругать того, кто меня ударил. Он даже извинился передо мной и сказал: «Езжай, езжай!» Я ехал домой, и меня раздирала ненависть к тому, кто ударил, и признательность к тому, кто за меня вступился. Наконец я приехал в лагерь, вошел в свою комнату... она была пуста. Из нее вынесли все! Я вернулся к мосту и уже не чувствовал никакой симпатии к тому израильтянину, что вступился за меня. Я чувствовал только ненависть и еще боль в разбитой голове. Я вел грузовик и думал: так дальше жить нельзя, сионисты не изменятся, они так и будут двигать вперед, если мы их не остановим. Я вспомнил, что мне говорили о фидаинах, вспомнил, что их лагеря находились вроде в Сирии, и когда подъехал к развилке, то выбрал дорогу не на Амман, а свернул налево, на ту дорогу, что ведет к Дамаску. Вечером я уже был в городе. Я спрашивал у встречных, где здесь принимают в фидаины. Мне долго не отвечали. Наконец кто-то сказал: «Езжай по этой дороге, когда выедешь из города, тебя остановят». Меня действительно остановил патруль. «Что тебе здесь надо?» — спросили они меня. «Я хочу стать фидаи-ном»,— ответил я. «Зачем?» — спросили они. «Чтобы вернуться домой», — ответил я. Так я стал фидаином...»

Перевел с итальянского И. ГОРЕЛОВ