Вокруг света 1970-07, страница 43

чается с водой. Вода, бегущая по земле, льется к воде, сочащейся из земли — к той медлительной воде, которую хранит в себе лучший собиратель влаги — песок. Еще бегут к Припяти Турья, Стоход и Веселуха, еще в пути воды Пины и Ясельды, а земля уже не принимает влаги и ей уже не принять ее.

Если учесть, что все это происходит из века в век, то легко понять, почему Полесье стало царством болот и туманов. Но название это при всей его справедливости несколько удручающее. В светлые солнечные дни, каких в Полесье тоже порядочно, места эти прекрасны. Земля, к которой трудно подступиться человеку, с удивительным вдохновением гонит из себя травы, одевается лесом, и во всем этом нетронутом благополучии бесчисленные птицы и зверье чувствуют себя в редчайшей уже на нашей планете безопасности.

Когда уже под вечер я попал наконец в деревню, где еще вчера остановился, старая хозяйка, поглядывая, исправно ли я ем, стала спрашивать, где я был и что видел.

— А за озеро ходил ли? — спрашивала она с пристрастием.

И огорчилась, что не ходил.

— Скоро тех мест и не узнать будет... Все зеленью покроется, благодать... Значит, клюквенную низинку ты не видел. А там и сейчас ягоды насбирать можно.

— Так ведь весна, — удивился я. — Откуда бы?

— Ас того года осталась.

— Да, — авторитетно подтвердил хозяин. — Вчера видел, мешок несли полнехонек.

Хозяйка глянула на него вроде бы с недоверием, и он уж ей сказал:

— Ну, они втроем, что ли, сбирали... А может, даже все четверо.

— Могли набрать, — решила старуха. — Вот у:ж и мы ходим, и приезжие ходят — из города приезжают... И все в ту низинку, и всем хватает, и не обобрать ее.

Потом, как и бывает в разговоре, стали перебирать и неудачное. Старик с насмешкой стал вспоминать, что вот, мол, даже Райкин стариков «высмеиват»: врут, дескать, что раньше и рыба в реках водилась, а по его-то мнению, не врут старики, больше было рыбы, да и другой живности было больше. Вспомнили и про озера. Мелеют они. Имена у озер были красивые: Вечера, Ореховское, Червоное...

— Отчего мелеют-то? — спросил я.

— А от канав этих, осушают все... Реки спрямляют. А природу, ее с умом трогать надо, — подвел итог строгий старик.

Вспомнили «черные» бури, каких в Полесье раньше не бывало никогда. Я не видал этих торфяных бурь, но слышать о них уже приходилось. Происходит в это время что-то страшное. Оголяется земля, ветер несет все самое плодородное, что есть на ее поверхности, и все вокруг на многие километры одевается черной пылью. Чернеют леса и травы, чернеют посевы... Наверное, это и впрямь страшно.

Поэтому, когда я попал в Москве в Министерство мелиорации и услышал от сведущих людей, что они знают об этом, и не только знают, а и помнят теперь во время своей работы, я пожалел, что не слышал этого тот строгий старик: ему бы стало спокойней.

А узнал я много. План составлен обширнейший. Интересен он тем, что учтено в нем многое, хотя и нельзя сказать, что все. Но есть твердое намерение строго учитывать по ходу осушения все, даже мельчайшие последствия. Того пагубного, что давало осушение в Полесье только отдельных участков без учета всего происходящего на всей низменности, может и не быть.

План многолетний. И эта медленная, спокойная постепенность в его претворении уже содержит в себе какую-то долю успеха. Строго намечено, сколько земель будет осушено и пойдет под посевы, сколько пойдет под лес, под водохранилища, что надо сохранить в совершенно нетронутом, естественном виде, а что даже взять под строгую охрану и сделать заповедником.

Слушая все это, я невольно вспомнил старика: «Природу, ее с умом надо трогать!»

В созданных водохранилищах намечается сразу же начать разведение рыбы. Сами же эти водохранилища смогут не только принимать в себя воду с осушенной земли, но делаются с таким учетом, что в засушливое время будут отдавать свою воду тем же землям. Необходимости это делать и делать по возможности очень оперативно раньше почти не придавалось значения.

Основную же часть воды примет в себя, конечно же, Припять. Но чтобы даже при разливе река осталась судоходной, не расплескиваясь в стороны, ее обнесут валом.

И даже способ осушения принят самый рациональный: не рытье канав (они быстро зарастали, обваливались), а дренаж — прокладка тонких керамических труб в самой почве. Эти трубы, в отличие от канав, находясь глубоко в земле, не будут мешать и земледелию... Такая работа — грандиозная и с учетом всего природного комплекса, будет делаться впервые, и надо думать, что в названии «царство туманов» останется в результате лишь хорошая его сторона. Потому что туман, лежащий светлым облаком рядом с лесом или вдоль реки, это все-таки тоже очень красиво. А еще больше нужно тому же лесу и той же реке, а значит, в конечном счете — человеку.

Осталось последнее: кому выполнять столь грандиозную работу, рассчитанную больше чем на десятилетие? Ведь отрегулировать водный режим предстоит в целЪй громадной низменности! Уже сейчас понятно, что работа эта далеко не механическая. Нужны люди, колоссальное количество людей, умеющих не просто перекидывать землю с места на место, а радеющих за свое дело — таких, которые желали бы оставить после себя не хвосты «черных» бурь, а землю, дающую людям дом, хлеб и уют.

Вот почему за дело придется браться молодежи — людям, легким на подъем. Поэтому в большом списке комсомольских строек можно прочесть и об этой своеобразной стройке: о мелиорации Полесья.

ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО

41