Вокруг света 1971-07, страница 9

механизмов. И наконец наступает день, когда и Анопов, и Махоткин, и Мотрошилин с легким сердцем могут разъехаться по домам.

— Держись шеф-пилота! — напутствует меня на прощание Махоткин. — Мысов эту машину лучше нас знает. Теперь он почту возить будет. Вот завтра в Леуново и сбегаете...

Но назавтра мы никуда не «бежим» — амфибия стоит на приколе: сорокаградусные холода приходят в Пинегу. «Голый» двигатель саней не утеплен и отказывается служить в такую стужу. Такие морозы даже для этих мест редкость. И амфибию к ним нужно готовить.

Механики во главе с Мысовым возятся у мотора, утепляют цилиндры асбестовой изоляцией. В перерыве, на перекуре в теплом гараже, Мысов вспоминает, как застряли они с Антоном Сив-ковым однажды на КА-30 меж Покшеньгой и Карпогорами... Вот это мороз был так мороз — в фильтрах бензин Б-70 застыл, кристаллами какими-то взялся. Руки побелели, когда фильтр-то чистили...

Холода не отступают, но теперь они амфибии не страшны, и ярко-красная машина каждое утро регулярно уходит в рейс. Заслышав издалека рев мотора, спешат к нам навстречу из прибрежных деревень почтальоны... Минутная остановка. Летят на снег мешки с почтой, и снова вперед, вперед.

Едомская дорога ныряет в распадок и тут же карабкается на крутой берег. Наверху я останавливаюсь и гляжу назад, на цепочку домов Кевролы. На краю вижу большой столетний дом Анатолия Изосимовича Пономарева. Даже на таком расстоянии он здорово выделялся — целая усадьба под крышей, а не дом. Он был под стать всей старинной Кевроле, растянувшейся по берегу Пинеги на несколько километров, соединившей в себе больше десятка мелких деревень, околков, «деревнюшек», как говорил Анатолий Изосимович. Дальний конец Кевролы теряется в дымке.

«А за околком Харитоново-Гри-бово, да и конец тут Кевролы. Да нет, Залывье еще, околок совсем малый. Николай Попов живет, да Васька Попов, да Василий Каракин, да дом Максима Попова — да сам-то не живет там, а живет в Ши-леге, где дорогу железную ставят. Максим-то оттуда таку ищейку раз приволок — дак волк целый, два Шарика моих, и кусли-ивая!..»

Я выхожу на улицу Едомы. Из колодезных срубов струятся на землю ледяные водопады, а над ними поскрипывают от жгучего мороза большущие ворота. Деревянные кони, выгнув крутые шеи, глядят вниз с фронтонов домов, поднятых на подклеты. И так далеко от земли до заморожен

ных оконцев, что только верховому под силу заглянуть в комнаты с улицы. Один к одному, тесно, на столбах-грибках стоят амбары, точно избушки на курьих ножках. Как в каждой пинежской деревне, амбары чуть отнесены от жилых домов на случай пожара — до сих пор в амбарах, случается, хранится самое ценное. Уйдет пинежанин из дома по делам, подопрет батожком дверь — и этого достаточно. А на амбарных дверях замки обязательно, формы особенной,., с хитрым секретом...

За амбарами тропинка-путик в один след убегает в снежный сосняк, и за ним вдруг распахивается беспредельное пространство: крутой берег Пинеги с красавицей церковью, широченная лента

реки, дальняя деревушка Шардонемь со столбами белых дымов. Нет лучшего места для прощания с Пинегой...

Санный обоз медленно ползет без дороги внизу, под щельей. Впрочем, что-то вроде дороги обозначается на сверкающем снежном покрове — темная широкая полоса, прямая, как по линейке проведена.. Так это же наш след! Здесь мы проскочили две недели назад на амфибии по пути в Суру и обратно...

7