Вокруг света 1972-09, страница 32

ров 100—150. Но венгерские хозяева лесов положили в основу другое измерение, и лицензия на отстрел такого «суперкабана» для охотника-интуриста стоит от 2 до 10 тысяч долларов! И, оказывается, это еще даже дешево в сравнении с ценами на европейском охотничьем рынке. Недаром же импортеры из ФРГ ежегодно закупают в Венгрии сотни тысяч живых зайцев, чтобы затем выпустить их в своих охотничьих угодьях, которые сдаются внаем местным охотничьим обществам и туристам по таким ценам, что доходы от этой аренды с лихвой покрывают все издержки по импорту. Но, «экспортируя» охоту или «импортируя» интуристов-охотников, Венгрия отнюдь не забывает о собственных спортсменах: более 80 процентов всех охотничьих угодий и две трети всех лесных охот сдано в аренду 800 добровольным обществам охотников. В них состоит около 20 тысяч человек. Разумеется, им не нужно платить огромных сумм за право подстрелить оленя или кабана: арендная плата в год для охотничьего общества в 20—

40 человек составляет примерно 8 копеек (на наши деньги) за гектар угодий.

Леса в Венгрии содержатся в идеальном порядке, в них строго регулируется не только количество ежегодных лесосек, но и место, и даже время рубок: чтобы не беспокоить зверя и боровую дичь в период отелов, гнездования, выведения птенцов. Охраной леса и его богатств занимаются лесники: содержат леса в порядке, оберегают их от пожаров, а зверей и птиц — от пули браконьера. Но и те люди, что объединены в охотничьи общества, тоже несут добровольную службу по охране леса. В Венгрии каждый охотник — лесник.

Потому-то Венгрия, где за последние десятилетия население увеличилось, не только сохранила, но и приумножила обилие дичи в своих лесах и степях. Вот и на квадратный километр охотничьих угодий ныне приходится как минимум двадцать голов крупного зверя и около 200 зайцев, фазанов, куропаток, не считая перелетных птиц: уток, гусей, вальдшнепов.

Венгрия превратилась, можно сказать, в мировой центр охоты.

Но не только сердцу охотников милы венгерские леса. Сотни тысяч горожан регулярно приезжают сюда просто отдохнуть в тишине, под сенью буков и елей. Обычно считается, что такой наплыв горожан в леса — а в летнее время он случается ежедневно — приводит к тому, что лес становится чем-то вроде филиала городской свалки. В Венгрии этого не происходит, ибо венгры с детства воспитаны в духе глубочайшего уважения к родной природе, и слова «лес — достояние нации» они понимают буквально.

Иштван Фекете (несколько его зарисовок о временах года в венгерском лесу мы печатаем ниже) всю жизнь проработал лесником и всю жизнь писал книги о лесе и его обитателях. Его книги помогают нам понять, что любовь к природе, привитая целому народу, — чувство далеко не созерцательное, оно лежит в основе той большой заботы, что позволяет сберечь природу даже в очень густонаселенной стране в центре Европы.

и тогда стрелок с радостью восклицает: «Попался, изверг!» А о том, сколько этот «изверг» за день уничтожил мышей, небось и не подумает. На самом же деле коршунов застают на «месте преступления» те самые горе-охотники, которые любят похвастаться, что их ружье «и на сто двадцать шагов насмерть косит». Подраненная такими «рекордсменами дальней стрельбы», недобитая дичь и становится к утру добычей ворон, коршунов и лис. Хищные звери и птицы сразу замечают, какая из их жертв подранена, больна, не может ни защититься, не спастись бегством. Коршуны здесь не исключение. Пролетая над трепыхающейся на снегу, а то уже и закоченевшей куропаткой, он, естественно, предпочтет столь легкую добычу поискам увертливой мелкоты — мышей. А люди начинают потом клясть лесных санитаров:

— Своими глазами видел, как он жрал куропатку.

— На зайце пристрелил разбойника! Подпустил к себе повозку на двадцать шагов.

Всю жизнь я прожил в лесу и в поле. Знаю я хищных птиц, узнаю их по полету: у меня до сих пор острый глаз, но я ни разу не видел коршуна, преследующего здоровую дичь. Перепелятники, ястребы и соколы-чеглоки — другое дело. А коршуны? В наш округ на лето обычно прилетает их сорок-пятьдесят. А мышей в прошлом году было такое множество, что они уничтожили чуть не треть урожая; были даже такие участки, которые не стоило убирать. Их пришлось просто перепахать. И никакая борьба с мышами не помогала, если бы не коршуны да красноголовая пустельга. Они-то, увеличившись числом, почти полностью и извели мышиное племя. Были участки, над которыми насчитывали по коршуну и по две пустельги на четыре гектара пашни. Значит, в округе насчитывалось примерно

150 коршунов и пустельг, и они истребляли в день по тысяче мышей-полевок.

Смело берусь утверждать, что мышиное нашествие предотвратили исключительно коршуны и пустельги.

Стоит январь. Еще кое-где палят ружья, но ветер уже шелестит: «Не забудь, человек! Помни, идет пора рождения новой жизни, и на нее нужно смотреть глазами заботливого сеятеля...»

АПРЕЛЬ. ПРОБУЖДЕНИЕ

По ночному небу ходят тучи. За ними порою мигают маленькие звездочки, но вокруг такая тьма, что не верится, что звезды вообще существуют. Наверное, и луна тоже бредет где-то по небу, холодная и безучастная, но ее слабый неживой свет меркнет среди скопища туч, спешащих с юга с таким видом, будто у них какое-то очень серьезное задание.

А внизу тишина. Только ручей шепотом передает срочные сообщения, но даже его шепот — тоже частица общей тишины.

По черным полям, среди черных кустов бежит этот ручей, и лишь иногда на его глади блеснет робкая рябь как обещание скорого рассвета.

На лугу вздыхает сонная мгла, а под нею словно игрушечные кратеры осыпаются кротовые ходы: их подмыло водой, и они оседают и рушатся, будто маленькие замки перед нашествием.

Скачут по пашне навстречу друг другу два зайца, такие озабоченные и погруженные в свои думы, "что чуть не сталкиваются лбами.

— До смерти можешь перепугать! Не можешь осторожнее!

Другому и сказать нечего, и сам испугался.

— Извини, — лепечет он, — задумался. Столько

30