Вокруг света 1972-09, страница 6

ка, а на стене висела картина: люди в утлой лодчонке, протягивающее руки к тусклому свету еле видного в тумане маяка.

Потом уже, побывав и в других домах, я убедился, что раковина и качалка были непременными атрибутами здешней обстановки. Это, кстати, казалось совершенно естественным здесь, в рыбацкой деревушке в Северной Эстонии, где все так или иначе связаны с морем.

Эстонцы, говоря на своем языке, не употребляют отчества и поэтому обращаются друг к другу по фамилиям, добавляя иногда должность или еще какое-нибудь приличествующее слово. Учителю, скажем, говорят «ыпетая» — «учитель»: «ыпетая Кирсимяэ» или «ыпетая Хирс». врачу — «доктор»: «доктор Мяги», «доктор Миляндер» и так далее. В Раннакиви называли друг друга «каптен» — капитан, особенно если младшие обращались к старшим. Как-то, когда у нас с Хансом кончились спички, а магазин уже был закрыт, Ханс крикнул сыну: «Рейн, сбегай к капитану Вееборну, попроси спичек». Звучало это так же, как в других местах «сбегай к дяде Пете» или «к Семен Семенычу».

А Вееборн, заходя к нам, спрашивал у хозяйки: «Капитан дома?..»

...В Северной Эстонии крестьянин, говоря о своем участке, обычно называл не только его величину, но и показывал толщину почвы. Показывал, понятно, на пальцах, располагая большой и указательный почти параллельно друг другу. Сделайте это, и вы наглядно убедитесь, как тонок слой этой почвы. Прямо под почвой начинается известняк, камень красивый для строительства (из него построены почти все здания старого Таллина), но ничего не родящ'ий. Да и почва, весь слой-то которой умещается между двумя пальцами, почти сплошь пронизана чешуйками известняка. На этой скудной землице эстонские крестьяне выращивала картофель, которым не только себя обеспечивали, но часть продавали на экспорт. Сорт «Йыгева колла-не» хорошо знали в Англии. А все же сколько потов ни проливай в эту землю, всех ею не прокормить. Хорошо, рядом море. По побережью деревни сплошь был!И рыбацкие, как Раннакиви. Прибрежные жители и островитяне — с Сарема, с Хиу-ма, с Муху, с десятков меньших островов были рыбаками и крестьянами. Больше все же рыбаками. Да и те, кто кормился ско

рее от земли, чем от моря, тоже обязательно держали в хозяйстве лодку и сети — какое-никакое, а подспорье. Такие в море ходили в одиночку, и улов у них бывал невелик. Настоящие рыбаки предпочитали работать артелью. Наверное, потому, что с морем бороться в одиночку гораздо труднее, чем с клочком земли, как бы ни был тощ и тонок слой почвы на ,нем.

В Раннакиви рыбаками были поголовно все. Ловили кильку, салаку, угря, морского окуня. Килька и салака — самая эстонская рыба. Кстати, названия обеих рыбок перекочевали в русский язык из эстонского.

...Ханс Лехтла вышел впервые в море в четырнадцать лет. До того он, как и другие раннаки-виские мальчишки, ловил удочкой, учился вязать сети, сумел бы разделать рыбу, представлял себе повадки рыбьих косяков. Но в четырнадцать он вышел в море как настоящий рыбак на баркасе, которым командовал его отец. Дело-то было простенькое — выбрать улов из расставленных накануне сетей, и берег все время был на горизонте, ни разу не скрывшись, и погода была как по заказу, а вернувшись к вечеру домой, как сел Ханс на кухне в уголке сапоги снять — так и заснул, взявшись обеими руками за голенище высокого — выше колена — сапога.

Мать хотела его, сонного, разуть, но отец не позволил: рыбак должен уметь позаботиться о себе сам. Разувался Ханс, проснувшись ночью. Только глаза закрыл снова, как отец растолкал его: пора в море. Задремал было в море, и тут же получил хороший удар в лоб рукояткой весла. Из глаз искры, а тут отец:

— Са, куради поэг (чертов сын), нашел где спать!

Воспитательные методы у отца были суровые, да разве можно иначе вырастить человека, чтоб он не боялся работы в море?!

В восемнадцать Ханс мог после целого дня в море спокойно бежать в Народный дом Ма танцы и вернуться домой к рассвету, Пару часов подремлешь — и опять в море.

— Однажды нашего раннаки-виского парня в Народном доме спросили, почему он все за стенку держится, боится на середину выйти. А он и говорит: боязно, мол, больно пол ровный и не шатается.

Говоря, Ханс ни на мгновение не прекращает работу: раз — и рыбка занимает свое место на брезенте, два — новая рыбка

в руке. Кисть его правой руки на вид неподвижна, а нож как бы сам ходит в ней по сложной кривой.

— Ты знаешь, зачем у нас у всех качалки стоят? Качаешься в ней, как в море. Сам себе шторм делаешь. Ну а самое большое удовольствие — это когда раскачаешься вдоволь, а старуха тебя внезапно водой из ведра окатит. Только вода должна быть морской, от колодезной себя чувствуешь как мокрая курица. А от морской отряхнешься и крикнешь своей старухе: «А ну еще разок!»

...В двадцать два он ушел из дому и нанялся на корабль матросом. В прежние времена многие парни из Раннакиви поступали так же. Повидав свет и поднакопив деньжат, они возвращались домой, приобретали баркас (иногда даже с мотором) и капи-танили — начинали самостоятельно рыбачить. Хансу не повезло — в первом же рейсе он повредил ногу и был списан на берег. От вынужденного сидения на берегу освоил Ханс нынешнюю свою профессию: мастер по рыболовным снастям.

— Приехал как-то наш ранна-кивиский парень в город. Попал в компанию. За столом стали все рассказывать, кто где бывал. Этот и в Таллине, и в Тарту, и в Выру, и в Тырве; тот — в Килинги-Нымме да в Рынгу, третий вообще чуть до Риги не добрался. Наш сидит слушает, даже рот раскрыл. Те его и спрашивают, ну, мол, а ты-то что-нибудь видел, был где? А наш знай отмахивается: «Куда мне до вас! Вы вон все сколько повидали, а я только и был, что в Канаде да в Бразилии...»

— Не ты ли это был, капитан? — интересуюсь я. — Не зря ведь тебя Бразильцем зовут.

— Где там! — смеется Ханс. — Кто у нас тут из капитанов в Бразилии не был! Меня-то потому Бразильцем зовут, что я только в Бразилии был, больше не пришлось плавать, как ногу повредил.

И он, шлепнув себя левой рукой по ноге, хватает из ведра очередную рыбину...

Я вспоминаю рыбацкую деревушку, ее капитанов и терпеливо жду, когда смогу продолжить разговор с диспетчером. Он занят: одна за другой к нему поступают радиограммы:

Танкер Аргон полагает заход Санта-Крус принимает заявки на

4