Вокруг света 1972-12, страница 8

Володя. И он заиграл. Это было открытием для ребят...

— Да, жаль, последнее лето.. — протянул Михайлов.

— Как это последнее?

— Последнее студенческое: полгода практики, и прощай, институт.

Гул компрессора стал слышен ближе. Его подкатили так, чтобы хватило шланга до трудного места. Мы поднялись. «Ну, вперед!» — скомандовал себе Володя, натянув рукавицы и принимая от товарища отбойный молоток.

С работы возвращались вдоль железной дороги. Шли по бесконечной лесенке шпал. Володя, в такт шагам похлопывая по ноге рукавицами, объясняет, почему именно Холмск будет «главными воротами» Сахалина.

— Он, с одной стороны, ближе других портов расположен к материковому порту Ванино, с другой — близко к Южно-Сахалинску. И железной дорогой связан с прибрежными и глубинными районами острова. Переправа нужна не только острову. Материк будет получать через нее с Сахалина лес, бумагу, уголь и рыбу, конечно... Все эти грузы пока перекладываются из вагонов на суда, а с них снова в вагоны. Сколько же труда, машин, времени высвободит переправа!

Улица, поднимаясь вверх, тянется до конца города, туда, где на уступе сопки виднеется башня маяка. Его острый луч, разрезая ночь над Татарским проливом, указывает путь к Холмску. Скоро по этому лучу проложит курс и штурман парома.

...И снова знакомая комната, где прошла та дождливая неделя. Здесь все по-прежнему. Кроме разве разложенных на столе и подоконниках сахалинских сувениров: морских раковин, высушенных крабов, причудливых коряг. На краю стола белеет наполовину исписанный лист бумаги: «Теперь мы в Холмске, на строительстве паромной переправы. Переправа что мост, только плавающий...» Это, оказывается, Володино неоконченное письмо. Но он дописал его. Перед самым моим отъездом дописал, а когда прощались, протянул конверт:

— Прилетишь в Москву, опусти в почтовый ящик. Пусть дома знают, как проходят наши сахалинские каникулы.

Сахалин — Курильские острова

Д. ЛЕБЕДЕВ

пожар з лролизг

р ж десятый раз капитан I j Олькин перелистывал радиограммы с краткими указаниями пароходства. Да разве в них найдешь ответ на свои сомнения?

:< Принять все меры для спасения людей», «Запросить власти Манилы о необходимости спасательных операций по судну». И опять: «...все меры для спасения людей».

В бинокль Олькин увидел, как, охватив надстройку судна, пламя быстро разрасталось.

Ну держись, ребята! Может, и не рассыплемся!

Он перевел ручку телеграфа на «самый полный». Рулевой крепче ухватился за штурвал. Тяжелый нос груженого «Лазарева» падал на встречную волну с такой силой, что локатор после удара еще долго грясся на амортизаторах.

— Носовой аварийной партии уйти в помещение! — сказал Олькин в микрофон.

Старпом Колчин будто только и ждал этой команды:

— Не надо, Владимир Васильевич, не дети. За снаряжением присмотрим здесь: того и гляди смоет.

Колчин хотел сказать что-то еще, это капитан понял по вздоху в спикере, однако динамик замолк. Какая-то недосказанность повисла между ними. Олькину казалось, он знает эти непроизнесенные слова: «Что можно сделать?»

Укрывшись за полубаком от водяной картечи, которую бросал ветер, срывая гребни волн, мотористы и матросы решали ту же проблему.

— Линем не достать, не выйдет.

— Чиф с полумили попадет!

— Кто? Колчин? Да ему с нашим боцманом еще потягаться!

Рядом с ними стоял и Саша Ефремов. Он первый заметил сигнал бедствия, и уж ему, конечно, не пристало вступать в пустой спор. Но Саша не мог удержаться: разговор уходил не в ту сторону.

— При чем тут меткость, ребята? Все равно близко не подойдем. Во-первых, волной может бросить, столкнемся, да и пламя у него вон какое... А у нас бензин на палубе...

— Ерунда! С кабельтова огонь не достанет, а выброска — свободно...

Спор разгорелся снова. Саша отошел, взглянул на горизонт. Зарево растекалось, ширилось, уже на клубах густого дыма виднелось отраженное пламя. Когда палуба теряла устойчивость, падая в провалы меж волн, и тело становилось легким и чужим, островок огня начинал метаться в Сашиных глазах, и все казалось ему сном, начиная с того момента, когда он впервые увидел за опавшим гребнем красный огонек ракеты.

...Это было совсем недавно, может, час или два назад. Вахтенный Ефремов стоял в уютной полутьме ходовой рубки «Лазарева», и курс груженного мукой теплохода лежал на Хайфон. До смены было еще полтора часа. В этом рейсе Саше повезло с вахтой. Так приятно, сменившись в полночь, пройтись по затихшим коридорам судна, понежиться под теплым душем и потом сразу уснуть в уютной качели-койке.

Он застегнул штормовку, вышел на крыло мостика. Ветер заполнил уши прерывистым гулом. «Лазарев» сидел в воде низко, и горизонт временами скрывался за гребнем. В один из таких моментов, когда форштевень теплохода с шипением раздвинул плотную массу водяного склона и пошел вниз, Саше почудилась над быстро исчезающей границей неба слабая красная вспышка.

Открыв дверь в рулевую, он позвал штурмана:

— Поглядите! Что-то там есть прямо по курсу!

Олейников оставил карту и вышел.

— Ага, поднажал ветерок! Надо бы замерить. — Он поежился. — Ну и что ты видел?

— Вроде красный огонь, но думаю, не ходовой...

Долгое время горизонт был черен, но вдруг четкая звезда красной ракеты вспыхнула вдалеке и медленно опустилась в воду. За ней другая, третья...

— Однако шутки в сторону... Это же сигнал бедствия! Срочно к капитану!

Олейников торопливо записал время и пеленг сигнала в вахтенный журнал и, не дожидаясь

6