Вокруг света 1972-12, страница 7

неутешительные вести: дожди. Простаивают отряды бауманцев и МГУ в Южно-Сахалинске. Мокнут медики в Красногорске и Углегорске. Часть отрядов, отправляющихся на Курильские острова, застряла на Сахалине из-за нелетной погоды. Дождь путает все графики и сроки.

Неожиданно мне подвернулась возможность отплыть теплоходом на Курилы, где две тысячи студентов работают на обработке рыбы. Упускать такой случай не хотелось...

На Южно-Курильском рыбокомбинате работают студенты-медики из. Омска. В их лагере, большом деревянном доме, тихо. Длинный ряд дверей. На некоторых приколоты листки бумаги: «Не стучать. Спят». На последней двери — табличка с красным крестом и надписью «Медпункт».

— Что беспокоит? — парень поднял на меня глаза, строго глядевшие сквозь очки. Объясняю, что здоров и на прием попал случайно. Улыбаясь невольной ошибке, он протягивает руку: — Юра, отрядный врач. Ребята сейчас на комбинате — дневная смена. А ночная отдыхает. Присаживайся, — Юра указал на койку в углу, покрытую синим одеялом. — Где устроился?

— Пока нигде.

— Так оставайся у меня. Есть место.

У противоположной стены стояла еще одна аккуратно заправленная кровать.

— Это для больных, но пока, видишь, свободно.

— Значит, медики не болеют?

— Если бы...

Вопрос, видно, задел его.

— Болеют. Только лечиться не любят. Запускают пустяковые болячки, а потом все хлопоты мне.

...Вечером гостеприимные сибиряки угощали наваристой ухой, жареной, соленой, вяленой рыбой. Предмет особой гордости — консервы, приготовленные студенческой сменой. Один из парней с нарочитой небрежностью открывает баночки с сайрой: экий-де пустяк, мы их тысячами делаем... Но все же ревниво поглядывает — как-то гость оценит их «произведение»? Баночка с уложенными один к одному ломтиками сайры в янтарных переливах масла излучает аппетитный аромат. Нежные ломтики тают во рту. Консервы превосходные. На лицах ребят довольные улыбки: «А как же иначе? Только так!»

...Меня разбудил негромкий стук в дверь. На светлом фоне окна появилась фигура доктора, натягивавшего рубаху. Он подошел к двери, открыл.

— Юрий Николаевич, меня на работу не пускают, — обиженно произнесла светловолосая девушка в спортивном костюме, и накинутой на плечи куртке. — Помогите.

— Правильно не пускают, — Юра отошел к столу, стал разыскивать на нем очки, — я запретил.

— Я не могу сидеть в лагере, когда все работают.

Она стала против стола, уставившись исподлобья на доктора.

— Покажи свои руки.

— Руки как руки, не хуже, чем у всех.

Девушка сильнее укуталась в куртку.

— У других они здоровые.

— У меня тоже!

Она вытянула перед доктором руки, повертела кистями, сжала и разжала пальцы.

— Вот, вполне здоровы, работать могу.

Кисти ее действительно двигались легко и быстро, но от запястья до локтя на обеих руках белели бинты.

— Я уже сказал, Валя, три дня рыбы не касаться. Иначе воспаление не пройдет, понимаешь? Ты ж сама будущий врач...

Девушка укоризненно посмотрела на Юру, повернулась и вышла.

— А что с руками? — поинтересовался я.

— Дерматит. Кожа страдает от постоянной работы с рыбой.

Доктора позвали к командиру. Встав, я включил радио — шла передача для рыбаков дальних экспедиций. В окно была видна широкая Южно-Курильская бухта. С ее поверхности, открывая дремавшие на рейде суда, поднимался туман. Стал виден противоположный берег бухты, проступили размытые силуэты сопок. Над ними плавно восходящими линиями обозначился контур вулкана Менделеева. Белые облака охватывали его плотным кольцом, но подобраться к кратеру не могли. И он, тронутый лучами еще невидимого солнца, алел на фоне голубого неба.

В коридоре слышались шаги и голоса ребят, уходивших на смену. Вернулся Юра.

— Чудная... — он недоуменно пожал плечами и стал застилать постель.

— Ты о Вале?

— Да, уговорила все-таки командира, чтоб разрешил работать учетчицей, пока на рыбу нельзя.

На обратном пути в Холмск вспоминаются события последних дней. Хлопотливый доктор. Упрямая Валя... Вспоминается неожиданная встреча в Южно-Сахалинске с литовскими студентами. На их костюмах странно соседствовали эмблемы сразу двух институтов: каунасского и московского. «Хитрость», с помощью которой они попали на Сахалин, открыл мне один из студентов: «Мы узнали, что на Сахалин едут студенты Московского училища имени Баумана. Ну и договорились с ними обменяться бригадами. И вот мы с москвичами приехали сюда, а бригада бауманцев работает в отряде Каунасского политехнического...»

Что тянет ребят в незнакомые места, в самые отдаленные районы — понятно. А что заставляет их работать в дождь, в трудных условиях? Вряд ли просто романтика. Деньги? Довод серьезный, стесняться его нечего: зарабатывают их честным и полезным трудом. Но и не только деньги. Вспоминаю свой первый студенческий строительный отряд: лето шестьдесят шестого года, раненный землетрясением Ташкент. Условия работы просты: «там, где требуется, и сколько потребуется». И студенты работали как надо. Каждый ощущал себя более значительным, а если за добросовестный труд платили деньги, тем более парни чув

ствовали себя настоящими мужчинами. А когда незнакомые люди, узнавая студентов по защитным курткам, говорили им: «Спасибо, ребята», — слова эти в каждом оставляли свой след...

...Со стороны холмского порта к стройке идут несколько железнодорожных линий. Они тянутся неподалеку от берега, ветвятся, становясь все многочисленнее. Вдоль железнодорожных путей студенты прокладывают канавы для стока воды.

— А, курильчанин вернулся! — оставив кирку, Володя Михайлов поднялся на невысокую насыпь линии. — Соскучился по нас!

Его было не узнать. Лицо и руки чернели загаром, рубашка и брюки уже повидали виды. Треснуто стекло в очках. Володя сдергивает брезентовую рукавицу, протягивает руку.

Зазвенела, ударившись обо что-то твердое, лопата, потом еще раз.

— Что, опять бетон? — спросил Володя парня, работавшего рядом.

— Да, надо компрессор подгонять. Без отбойного ничего не сделаешь, — с сожалением сказал парень, воткнув лопату в кучу земли. Он выбрался из канавы и пошел к платформе, возле которой гудел компрессор.

В ожидании техники мы присели на разогретые солнцем рельсы. Их еще не касались колеса вагонов — они были бурыми от ржавчины.

Володя снял очки, откинулся назад и, зажмурившись, подставил лицо солнцу. Лоб его искрился капельками пота. На висках и переносице белели неширокие полосы — следы очков.

Познакомились мы с ним чудно. Получив от почтальона, встретившегося на лестнице, письмо для кого-то из ребят, я вошел в комнату с вопросом: «Кто Михайлов?» Отозвался парень, сидевший у тумбочки и возившийся с фотоаппаратом. Я протянул ему конверт, но кто-то из ребят перехватил его с радостным визгом: «Нет уж, пусть танцует!» Танцевать Володя отказался. «Что за пляска без баяна?!» — отговаривался он, зная, что инструмента нет. Но ребята разыскали кого-то из соседей с баяном, и отступать было некуда. «Давайте лучше сыграю!» — предложил

2 «Вокруг света» № 12

5