Вокруг света 1973-07, страница 32

подразумевается явление, когда некоторые черты молодняка и даже эмбрионов более древних по происхождению видов сохраняются в развитых зрелых особях вида более позднего. У взрослого человека, скажем, много общего с новорожденной обезьяной или обезьяньим зародышем: безволосое тело, круглая голова.

Способность к самостоятельным решениям в поведении у развитых животных, их обучаемость тоже можно рассматривать как пример неотении. Природа как бы не довела работу над психикой в данном случае до конца — ведь у более ранних видов она «окостеневает», животное больше руководствуется системой безусловных рефлексов. В результате же неотении возникли существа, способные на самые разнообразные действия, животные, чье поведение не стереотипно.

Вот пример, приводимый известным датским этологом Хольгером Поульсеном:

Два дельфина в аквариуме играли с угрем. Угорь спрятался от них в узком отверстии в дне. Тогда один дельфин догнал маленькую рыбку с ядовитым шипом, осторожно взял ее челюстями и сунул в отверстие. Угорь выскочил из своего убежища, дельфины настигли его и возобновили игру.

В дельфинариях случается, что иной дельфин отказывается выполнять заученный им трюк, а другой, не проходивший дрессировки, выполняет его безупречно, руководствуясь только наблюдениями.

Для сравнения вспомним о насекомых. Их сложное, специализированное, целесообразное поведение сводит к минимуму число альтернатив. А нео-тенные животные учатся от родителей многим сложным формам поведения и должны сами уметь решать проблемы. Животные, которых мы назовем разумными, нуждаются в долгом периоде созревания и обучения.

Но степень разумности дельфинов мы пока не можем определить, так как не знаем, для чего они используют свой крупный мозг. Если дельфины думают, значит, эта способность была необходима для их выживания.

Кроме больших полушарий, у животного высоко развит слуховой аппарат — значит, у дельфина огромная слуховая память. А она может быть

весьма кстати, если у дельфина есть язык. Говорят также, что применение локации требует от особи определенной степени обучаемости, а следовательно, и немалого мозга. Правда, у летучей мыши большие полушария развиты весьма слабо...

Дружелюбие тоже нельзя исключать из факторов, которые могли сыграть роль для развития мозга. Агрессивное поведение известно у всяких животных. Дельфин тут являет некую загадку. Дельфины, несомненно, дружат между собой. Кроме того, дельфин никогда не ведет себя агрессивно по отношению к человеку, даже в неволе. Просто поразительно, как он не выходит из себя и не пускает в ход свои острые зубы! Может быть, контроль агрессии — та функция полушарий, что сыграла важную роль в выживании вида?

Биология знает тьму примеров, когда интересы особи отходят на задний план перед интересами группы. Известно, что на охоте дельфины прекрасно сотрудничают между собой и даже с человеком. Американец Брюс Лэмб описал, как пресноводный дельфин помогал людям при рыбной ловле. Вообще в литературе описано много случаев сотрудничества и взаимопомощи дельфинов. Нет никакого сомнения, что они сознательно помогают товарищам, которые рискуют утонуть при потере сознания.

До сих пор никто еще не доказал наличия сложного языка у дельфинов. Но возможно, мы скоро получим ответ. Эксперименты выяснят, пользуются ли дельфины символами, как они описывают предмет, обозначают ли его каким-то «словом»...

К сожалению, до сих пор исследователям не удалось найти каких-либо критериев более сложной, не элементарной разумности. Поэтому пока остается широкое поле для предположений и гипотез. По отношению к дельфинам некоторые из этих гипотез были рассмотрены в книге В. Бельковича, С. Клейненберга и А. Яблокова «Наш друг — дельфин» (изд-во «Молодая гвардия», 1967). Напомню лишь об одной. В стаде дельфинов одновременно живут до десятка разных поколений. Представьте на минуту, что в наше время одновременно жи

вут Дарвин, Менделеев, Ломоносов, Мендель... В стаде дельфинов вместе с молодыми особями живут их прапрапрапрапра-прапрабабушки. Этим создается удивительная и необычная для нас концентрация «живой памяти предков». Коллективная память дельфиньего стада может быть сравнима — по числу единиц информации — лишь с крупнейшими книгохранилищами, это как бы удивительная живая библиотека. Удастся ли нам когда-нибудь заглянуть на полки этой библиотеки? Я уверен, что рано или поздно — удастся.

Возражая против того, что развитые животные могут сравниться с нами в области высшей психической деятельности, иногда указывают на отсутствие у них культуры, сравнимой с нашей. Если это и верно, то нельзя все же забывать, что гомо сапиенс с его крупным мозгом и потенциальными возможностями существовал несколько десятков тысяч лет, прежде чем «вдруг», около десяти тысяч лет назад, начал возделывать землю и развивать письменность.

Доисторический человек не умел читать, писать, считать, хотя скорее всего потенциальные возможности его мозга приближались к нашим. Из этого не обязательно следует, что доисторические люди были такие «умные», как мы. Ибо доказано, что можно научиться мыслить.

Говоря о развитии мозга человека, нельзя забывать: результат этого развития — мозг современного человека — не так уж превосходен, как мы охотно думаем. Большая часть возможностей нашего мозга, в силу культурной эволюции, и прежде всего изобретения письменности, концентрируется вне индивида. Общий мозговой потенциал современного общества огромен. Перед ним даже потенциал единичного гения ничтожен. Мы чуть ли не во всем опираемся на опыт предшествующих поколений и помощь других людей.

Земля развивается, и сейчас гомо сапиенс стал доминирующей формой жизни. Но это не значит, что он стоит над про-, цессом эволюции Земли. Какую бы форму жизни мы ни изучали — от вируса до Мамонтова дерева, — мы изучаем самих себя.

30