Вокруг света 1973-12, страница 41

и вдруг увидел, что стекающая с меня вода не уходит в сток. Значит, крен на правый борт. Я подумал: нужно предупредить механиков, чтобы выровняли крен. Делается это просто: перекачивается балласт с одного борта на другой. Слышу, по судну объявлена тревога: «Человек за бортом». Мокрый, выскакиваю на палубу и вижу, что под скулой правого борта стоит накренившаяся джонка, а на кормовом правом конце висит человек. Второй бегает у нас по палубе и что-то лопочет. С помощью выброски и круга вытащили бенгальца из воды, и тут я заметил, что крен увеличился. Понимаю, что сели кормовой скулой на борт лежащего под водой «Со-нартари». Что делать? Готовить машину, чтобы при работе двигателей сойти? Рискованно. Можно поломать и винт и руль. Но в чем же причина, почему «Атлас» оказался над «Сонартари»? Когда мы встали рядом с потопленным судном, я лично вместе с третьим штурманом замерил лотом расстояние между судами. Было три-четыре метра. Видимо, при сильном отливном течении пополз левый якорь, и нас снесло,.. Крен^% увеличился до четырнадцати градусов. Корабельный инженер Анатолий Груздьев доложил, что при потере осадки в три метра, то есть когда вода при отливе уйдет до трех метров, «Атлас» будет иметь крен в шестьдесят градусов. Отливное течение усиливается, оставаться и ждать — дело рискованное. До полного отлива оставалось два часа, и я принял решение: лучше стягиваться на якоре и поломать винт и руль, чем опрокинуться и затонуть. Подтянулись на якоре, соскользнули с лежащего на дне судна, провернули работой машины винт, проверили руль — все цело и невредимо.

— А почему джонка оказалась у правого борта «Атласа» с выброшенным человеком?

— В темноте он врезался в наши якорные цепи. Мы завели дополнительные якоря, чтобы тверже стоять на месте, начали обследовать «Сонартари» и, естественно, зажгли огни, обозначающие, что судно занимается подводными работами. Значит, к нам подходить нельзя. Но куда там. У самого борта «Атласа» снуют лодчонки-сампаны, мальчишки кричат о

бакшише, ходят под носом джонки и не обращают внимания на предупреждающие огни. Пришлось даже освещать воду прожекторами.

Затонувшее судно — все равно что кот в мешке: не знаешь его архитектуры, характера постройки... Для того чтобы поднять «Сонартари», надо было тщательно изучить его: как лежит, есть ли пробоины, загружено ли судно и чем: снарядами, бомбами, хлебом? Как пройти или проползти в машинное отделение, в трюм? Водолазам приходилось работать на ощупь, почти вслепую, и каждый" докладывал по-своему.

— Наверное, как ни было трудно, но в конце концов вы привыкли к этим условиям...

— Да... Но есть вещи, к которым невозможно привыкнуть. Например, пока человек находится на глубине, меня не отпускала тревога... Однажды водолазы обнаружили в рулевой рубке котел. Фантастика. Но, когда наконец срезали надстройку и подняли наверх, выяснилось, что верхняя палуба — потолок рубки — сильно прогнулась. Нащупав на выпуклой поверхности заклепки, которые потом оказались просто коррозийными точками, они решили, что наткнулись на котел. Конфуз, конечно, но, учитывая условия, ребят можно было понять. Иногда под водой, в темноте, они, осматривая, например, корму затонувшего судна, рисовали разные картины... Позже пришлось каждого прикрепить к определенному узлу обследуемого судна. Допустим, снимаем горловину танка. Если работу с этим блоком начал водолаз N, он ее и заканчивал. Ему достаточно было нескольких погружений, чтобы свободно ориентироваться. Постепенно общая картина лежащего на дне судна вырисовывалась. Водолазы снова и снова уходили под воду, и по их скупым рассказам наносились на планшеты линии, узлы, обозначались контуры судна, формы. Обследовав «Сонартари» от кормы до носа, мы выяснили, что есть пробоины и трюмы загружены не рисом, как нас информировали, а забиты илом. Стало ясно, что ничем иным как понтонами судно поднимать нельзя.

— Вероятно, к этому времени у вас уже сложились отношения с бенгальцами? Я' имею в виду портовые власти. Они чем-то могли вам помочь...

— В основном они нас только благодарили. Ну и помогали, конечно, как могли. Нас, например, обслуживал маленький танкер, доставлявший пресную воду. Капитана мы называли «водолеем». Чудаковатый был человек. Наших ребят он приводил в восторг тем, что брился на палубе лезвием без бритвенного прибора. А второй бенгалец, когда бы к нам ни пришел «водовоз», всегда тер на палубе о каменную плиту перец. Капитан был высокий худой человек с красновато-коричневыми прокуренными зубами... С водой временами бывало туго. Мы спрашиваем его: «Сколько тонн собираешься дать?» Он отвечал: «Тебе дам столько, сколько понадобится».

Мне показалось, что бенгалец чем-то другим был симпатичен Альберту Андреевичу, и я спросил его об этом.

— Да... Мне он нравился тем, что отлично швартуется. От «Атласа» уходили сплошные швартовые тросы и якорные цепи, и ему надо было всякий раз как-то вписаться к моему борту. И он делал это блестяще.

А однажды пришел к нам на судно лоцман — его звали Мабуб — и принес модель «Сонартари» как раз в тот момент, когда мы закончили обследование и начали подготовительные работы для подъема. Его никто не просил об этом. Просто, когда наш инженер Груздьев торопил хозяев порта с чертежами затонувшего «Сонартари», лоцман присутствовал при этом. И, желая как-то помочь, выстругал из брусочка дерева модель, восстановив по памяти все судно с надстройками — вероятно, не раз проводил «Сонартари» в порт. Но принес он модель в то время, когда я спал. Будить меня не стал и передал ее Груздьеву. Встретились мы с лоцманом Мабубом через год. Правда, один раз он проходил на лоцманском катере мимо «Атласа» и крикнул по-русски: «Здравствуйте!»

— Почему же он не разбудил вас?

— Потому что он моряк, — ответил капитан и задумался, словно припоминая: — Лет около сорока,смуглый, короткая, с проседью стрижка, усы и борода тоже коротко подстрижены. Когда через год мы познакомились ближе, я не раз отмечал, что он бодр и крепок, и только когда спросишь о семье — глаза становятся гру

2*

39