Вокруг света 1974-02, страница 4

Главной рации Аджимушкая. Как и Шайдуров, Казначеев приехал в экспедицию по командировке местных комсомольских организаций для консультации поисковых работ. С Казначеевым я был заочно знаком по письмам.

Втроем отправились в Аджимушкайские каменоломни.

Бродили по знакомым и странно незнакомым холмикам и ложбинкам. Везде стоят двух-трехмет-ровые заросли: был очень дождливый год. Даже полынь и та в рост человека. Мясистые пыльные колючие листья и малиновые (как малиновый пехотный околыш) головки репейников на фоне черных холодных дыр-ходов. И снова стебли и листья... Еще зеленые, но уже до корней пропитанные зноем. Плечом к плечу.

И цветы, цветы! Каких только нет. Даже наши среднерусские незабудки в каменном теньке, но больше всего на открытых местах тюльпанов, ярких, как язычки пламени. Ничего подобного здесь не было ни в мае сорок второго, ни потом. И Шайдуров, и Казначеев, как и местные жители, не помнили такого буйства природы.

Целый день продирались сквозь заросли.

Я не спешил предложить своим спутникам спуститься в каменоломни. И так чувствовалось, что они взволнованы...

Шайдуров неожиданно пошел по склону вверх, попросил лопатку.

— Здесь был наш домик штаба резерва, — сказал Сергей Сергеевич. — До обороны... Вон на том бугорке фашисты ставили друг на друга буханки хлеба, куски сала и кричали: «Рус, буль-буль!» — предлагали сдаваться, показывая, что отходить нам все равно некуда... А в городе по утрам — мы слышали — играл немецкий военный духовой оркестр. Ясно, ясно так слышали.

(Последнее было поразительно точным! В прошлом году в экспедиционном лагере я тоже слышал, как играл как-то утром оркестр в городе, а по гудкам рабочего поезда на переезде можно было проверять время. Южный утренний бриз с моря приносил все далекие звуки.)

...Вдвоем мы расчистили от зарослей небольшую площадку, и Сергей Сергеевич показал следы фундамента и каменной кладки.

— Вот наш домик, — вытирая пот со лба, повторил Шайдуров. — Теперь, если смотреть отсюда, вон в том проломе, недалеко от выхода, размещался в первые дни штаб нашего третьего батальона; правее, внутри (завтра я вам покажу), была столовая, а еще правее и глубже, в штольнях, военный госпиталь.

Здесь был военный госпиталь. Сюда Сошло прикрытье армии...

Часто мысленно вспоминаю эти строчки из стихотворения Ильи Сельвинскогс «Аджимушкайские каменоломни»...

12 ноября 1943 года в глубь Центральных каменоломен впервые, почти ровно через год после того, как из черных провалов Аджимушкая перестали раздаваться последние выстрелы его защитников, спустилась большая группа наших офицеров и политработников.

Всего несколько дней перед этим наши части северо-восточного десанта Северо-Кавказского фронта освободили район Аджимушкая. В каменоломни перешел штаб и политотдел 225-й Краснознаменной бригады морской пехоты.

Впереди группы, посвечивая под ноги фонариком, вместе с матросами и солдатами-саперами шел

человек в защитной армейской форме, с объемистой полевой сумкой. Это был военный корреспондент, поэт Илья Сельвинский.

В каменоломнях лежали останки солдат и командиров, присыпанные каменной пылью. У многих на груди или рядом под рукой были винтовки и карабины, у некоторых автоматы.

В одной из штолен Сельвинский и его товарищи увидели ящик, железный полковой ящик с толстыми папками. В них были списки солдат полка или батальона. Прямо на земле лежали разбросанные документы, бумаги, письма, противогазы... Сельвинский нагнулся и поднял несколько листочков. Это были письма, и их можно было прочитать. В одном из писем жена просила мужа писать почаще. В другом о том же мальчик просил отца...

Так родились строчки:

А он лежит средь этих голосов, Поникнув над финансовою папкой...

В черновиках поэта встречается и упоминание о 20 тысячах солдат, которые стоят как рыцари, и о «полковнике боевой страды». А ведь имя полковника Ягунова, командира подземного гарнизона, стало известно лишь в конце пятидесятых годов...

Возможно, Сельвинскому, первому исследователю Аджимушкая, который шел по свежим следам трагедии, были известны какие-то документы, которые до нас не дошли.

Но какие? И что сталось с железным ящиком? Этого бывший политработник Иван Саввич Проценко (сейчас преподаватель одного из московских вузов), из письма которого мы и знаем о подробностях первого похода в каменоломни, к сожалению, сказать Не мог.

Уж сколько лет эти железные ящики-сейфы (их, видимо, было несколько) не дают нам покоя...

Приехал Самохвал Георгий Иванович. Ходили с ним в каменоломни. Самохвал был здесь почти до самого конца обороны, ординарцем у комиссара Парахина. И помнил, по его словам, как прятали документы. Я уже расспрашивал Георгия Ивановича в прошлом году (и писал об этом), но каждый поход в каменоломни приоткрывает что-то новое...

Георгий Иванович показал в глубине штолен характерное «окно». Случалось, когда камнерезчики ошибались в расчетах, за очередным отваленным «кубиком» открывалось «окно» — сбойка в другие ходы или каменоломни. Работы здесь прекращали из-за опасности обрушить кровлю.

Так оно, наверное, было и в этом случае. «Окно» — известный нам ориентир. Мы здесь ходили во время первой экспедиции. Оно недалеко от музейной части и рядом с завалом, где на стене нарисован углем всадник с копьем и рядом голова в кавалерийской папахе (остальная часть рисунка не видна, засыпана землей и обломками породы).

По словам Георгия Ивановича, он стоял в этом районе в оцеплении, когда прятали документы, проносили их в «окно». Что ж, район, возможно, и подходящий для такой цели. Недалеко подземный колодец — источник жизни аджимушкайцев, к тому же «окно» кратчайшим путем соединяло новые и старые каменоломни. Это хорошо видно на плане: хаотичные разработки старых и ровные прямоугольники новых выработок.

Больше Георгий Иванович сказать ничего не мог. Стоял в оцеплении. Видел — несли...

Будем искать!

2