Вокруг света 1974-03, страница 45

ЭСКИ СУВ - СТАРАЯ ВОДА.

МИЛЛИАРД КИЛОМЕТРОВ, ПРОЙДЕННЫХ ВОДОИСКАТЕЛЯМИ

Ость сотни хитростей, не зная которых не приготовишь доброго обеда и не заваришь чая в здешних местах: во всех колодцах вода разная, да к тому же меняется в зависимости от сосуда, в котором ее перевозят и хранят. Лучше всех о свойствах воды знают химики и стряпухи. Я бы даже поставил в обратном порядке: стряпухи и химики. Какое место в лагере святое? У очага. Так вам ответят пастухи и геологи, археологи и шоферы.

...Еще рдеют Плеяды и голубо мерцает Орион. На востоке шелестят сполохи, предвестники внезапной и пышной зари, но до нее не близко. Буровая гудит с какой-то отчужденностью к окружающему, ровно, мощно: вертится долото, струится глинистый раствор, работа идет. Буровики спят чутко — стоит двигателю застыть, вскакивают: что случилось?

Наташа Карепова уже на ногах. За вагончиком, у поросшего кустарником бархана, чем-то крепко стучит о землю.

— Чего в такую рань? — ворчит Гаврилов, начальник отряда, прокашливаясь спросонья.

— Чертов... (удары)... саксаул. Никак... (бьет сильно и зло)... С вечера не заготовила...

Я помню, легла она позже всех, пока не перемыла посуду.

Топор саксаул не берет, но, если колотить стволом оземь, он распадается на жгуты. Горят они

Я вижу, как ребята на буровой скидывают куртки, рубашки. Остаются в одних касках и плавках. В одиннадцать подъем труб. «Запарка будет», — бросает кто-то из буровиков. От грохота ничего не слышно, но ребята кричат и как-то понимают друг друга. Я улавливаю обрывки фраз: «Захватывай... Крепление... Подводи ключ...»

Лязгая и кружась, колонна вздымается вверх — грохот усиливается, и еще громче и неразборчивей кричат бурильщики. А из круглого отверстия посреди помоста, только что обнажившегося и пахнувшего подземным холодом, плеснула вода...

До забоя осталось двести метров. Пройдет немного дней, и «точка» будет пробурена. А потом? Начнется то самое перетаскивание, о котором упоминал Сморогов. На новую точку. До нее иногда десятки верст. Вышку снимают с основания, но не демонтируют, а волокут, прицепив к трактору, просматривая впереди каждый метр. Медленно ползут машины с вагончиками. Идут рабочие. Повариха обгоняет их, таща бидон с водой, роет под ка-ким-нибудь барханом ямку, вздувает огонь, защищая его собою от ветра, ставит казанок, чтобы люди нашли здесь очаг, без которого нет ни лагеря, ни стойбища.

Десятки таких буровых бригад работают в пустыне. После них остаются торчать из-под песков металлические трубки высотой по пояс. Это как бы смотровые глазкй в глубину. Время от времени к ним подъезжают на машинах техники и, запустив на стальном тросе желонку, достают пробу. Пробы показывают движение воды, перемены в ее составе.

ПОД ТАКЫРОМ...

багровым и почти беспламенным жаром, как бы с трудом отдавая накопленное в тканях солнце. Но разжечь — уйма хлопот; даже бензином обдашь — пыхнет, и только бока обуглятся. Можно обложить верблюжьей колючкой, но ее требуется много, а наломать — попробуй. Годится и кандым, но куда приятней несколько стебельков его поставить в кувшине на обеденный стол; букеты пустыни угловаты, сухи, ломки, они пахнут перегретой пылью и волей. О свойствах растений пустыни лучше всех знают ботаники и стряпухи... ну, может быть, ботаники чуть больше.

— Вот вы всю жизнь в Кызылкуме, не считая войны. Тяжелее всех кому? — Я спрашиваю Смо-рогова Ивана Васильевича, шофера.

— Оно конечно, у плиты... Особливо на перетаске...

В давние тридцатые годы в городок Ходжейли на Амударье привезли на барже полуторку с зелеными бортами, и единственного водителя Ваню попросили доставить бидоны с водой к дальней отаре. Там засыпало песком колодец. Ваня повел, весь обратившись в слух: как шуршит песок под колесами, стучат камешки на увалах и булькает вода в радиаторе... Чабаны долго помнили, как из полуденного марева, перевалив бархан, выплыла, затарахтев, невиданная машина. Сморогов с тех пор и возит — или воду, или людей, которые ее ищут. Или их инструменты.

...Как изменилась пустыня! На днях я удивлялся тому, что вот ехала машина своей дорогой, свернула к нашему лагерю, и никто не бросился с расспросами, с неизменным прежде «хабар бар?». Значит, не в диковинку. А теперь, гляжу, и того пуще. Идут по дороге два старца. В папахах, с посохами, у одного через плечо перекинут бурдючок. Одни! Пешком! Случилось что? Может, беда какая стряслась — и вот, не дождавшись транспорта, не успев даже верблюда оседлать, спешат за помощью?.. Ничего подобного. Вздумалось навестить приятеля, он пасет овец в соседнем кочевье, и пошли. В полной уверенности, что какая-нибудь машина по пути догонит и подвезет. И вот встретили Сморогова...

Дорог в пустыне столько, сколько шоферов. В отделе кадров, когда оформляют водителя, шутят: ну, быть еще одной колее. Наезженным колеям можно доверять. Они легли на твердый грунт, и каждый поворот обдуман.

— Никакое конструкторское бюро лучше не проложит, — говорит Сморогов и вдруг добавляет: — Я кызылкумской закалке, может, жизнью обязан. — Четыре года он воевал за баранкой. — Бывало, глянешь, дорога пустынная, тихая. Нет, - брат, жди подвоха: фриц, он хитрый. Либо простреливает дорогу, либо заминировал. Бочочком, по-над оврагом пролезешь, а чуть правее возьмешь — сядешь. Глаз-то наметанный. И груз цел, и сам цел!

43