Вокруг света 1974-04, страница 39

Слово «хиппи», родившееся на наших глазах каких-нибудь пять-шесть лет назад, прочно вошло во все европейские языки и даже успело занять место в последних изданиях энциклопедий. Тем не менее осмыслить это явление в полном объеме не просто. Одни считают, что хиппи — это стиль, своего рода «пощечина общественному вкусу», и, если долгогривого хиппи постричь, помыть и приодеть, он станет обычным добропорядочным гражданином буржуазного общества. Другие настаивают, что хиппи — это мироощущение, отрицательная реакция на все ценности, превозносимые западной идеологией. Третьи убеждены, что хиппи — прямые прг^и ники ранних христиан и, сами того не сознавая, совершают «пассивную революцию» в морали и сознании молодежи. Хиппи возглашали: «Лучше заниматься любовью, чем войной», и это сближало их с противниками войны в Индокитае, но они же проповедовали: «Лучше влезть в грязь, чем в политику», и тем самым отмежевывались от демократических движений в своих странах. Хиппи просили: «Сохраните цветы на Земле», то есть ратовали за здорового человека, обитающего в здоровой среде, но они же утверждали: «Наркотики — рай на Земле», то есть сознательно разрушали свой разум и тело.

Одно, по крайней мере, очевидно: хиппи культивировали религиозное сознание. Это не значит, что они становились ревностными прихожанами официальных церквей. Маркс более ста лет назад писал о религии как о самосознании « самочувствовании человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял. Сказанное в полной мере относится к хиппи.

Некоторое время назад среди части молодых

людей в Соединенных Штатах и Западной Европе стихийным образом возникло поветрие — на Восток! Йоги были провозглашены «тысячелетними хиппи». Зашифрованная мудрость восточных религий показалась потерянным и не обретшим себя юношам и девушкам тем «настоящим», чего они не видели в окружавшей их действительности. Они не заметили классовых битв, они находили «скучными» рабочие стачки и антивоенные демонстрации... На Восток!

Это было бегство как в прямом, так и в переносном смысле. Восток казался им из европейского далека краем седобородых мудрецов, факиров и отшельников — представление, почерпнутое из детских книг и романтических грез. Но колониальные сказки, как оказалось, ничуть не походили на реальность. В развивающихся странах, озабоченных. подъемом жизненного уровня населения, проводящих социальные реформы, ликвидирующих неграмотность, не могло найтись места для этих американцев и европейцев, провозгласивших своим принципом отказ от всякой деятельности. Да и как иначе! В Непале хиппи протаптывали тропинки к буддийским монастырям, в то время как правительство мобилизовывало свою молодежь на строительство дорог, школ и больниц. В Индии хиппи искали погруженных в нирвану созерцателей, а видели людей, преисполненных воли и надежд.

Лишние на Западе, лишние на Востоке — таков печальный итог хиппи. Французская журналистка Сюзан Лабен, видевшая зарождение движения хиппи в Америке в 1967 году и написавшая об этом книгу «Карнавал в Сан-Францис-ко», теперь рассказывает в своем очерке о финале «детей-цветов».

больных. Злоупотребление гашишем вызывает хронический бронхит, а в сочетании с недоеданием он превращается в грозную болезнь.

Между тем они живут в краю, где солнце, искоренитель микробов, светит двенадцать месяцев в году. Но они редко выходят на солнце, а сказочный Каленгут-ский пляж не для них. Это для туристов.

Я наблюдала хиппи в их «колыбели» — в Сан-Франциско, и в памяти сохранились яркие воспоминания о живописных одеждах, зазывных криках — ярмарочный спектакль с танцорами, которые выбрасывали в истерическом ритме руки и ноги под гитарные громы и молнии. Я помнила беглецов в грязных шортах, покинувших свои чистенькие пригороды, чтобы смешаться с брызжущей энергией толпой сверстников. Это было время всепрощенческо-го карнавала, поп-фестивалей, непоказного миролюбия, когда юноши с античными бородами и девушки в гирляндах совали цветы в дула наставленных на них винтовок национальных гвардейцев. Во всем этом было отри

цание сухого материализма нашего, западного, уклада жизни, но также и жажда жизни — подлинной жизни, как им казалось, радость от сознания, что их много, тысячи, что можно послать к чертям учебу, работу, правила и мораль.

Это в 1967-м. Сейчас, пять лет спустя, я нахожусь за 20 тысяч километров от Калифорнии, в конце пути, пройденного хиппи, во всяком случае, самыми последовательными из них, принявшими тогдашний карнавал всерьез. Ибо большинство, познавши горечь слишком затянувшегося праздника, вернулось домой, в семью, в общество, либо уже лежит, захороненное на крохотном кладбище где-нибудь в окрестностях Катманду или кремировано на погребальном костре дежурным брамином по пути к гашишному раю.

Я нахожусь в Гоа, бывшей португальской колонии в Индии. Здесь нет никакого карнавала. На бесконечном пляже там и сям можно видеть европейцев в окружении веселых стаек детишек-индийцев. Но это туристы. «А где же хиппи?» — спраши

ваю я. Мне показывают на лес, темнеющий в отдалении.

Не такое легкое дело — добраться до здешних краев: надо пересечь океан, всю Европу, Турцию, Иран, Пакистан и треть Индии, в Дели пересесть на местную линию до Бомбея, а из Бомбея на совсем уже крохотном самолетике — до Гоа. Но это еще не конец. На трех автобусах с пересадками нужно добраться к Каленгутскому пляжу.

Я описываю эти перипетии не для того, чтобы вызвать сочувствие к туристам. Просто это поможет оценить нечеловеческую усталость хиппи, которые проделали тот же самый путь, но не в самолетах (денег хватает только на первый этап — до Европы), а пешком, редко — на попутных машинах, если водитель окажется сердобольным. В сезон дождей путь усложняется во сто крат. Самые удачливые тратят на дорогу месяцы; другие — годы. Ночуют на голой земле, завернувшись в пластиковую пленку, или в храмах, питаются подаянием. Это означает, что до Гоа добираются только «самые-са-мые», те, кто решил дойти не-

— своими глазами