Вокруг света 1974-05, страница 41

— Папа, тебе бы философом быть, — говорит Лео. — Ты бы побил епископа Беркли его собственным оружием.

(Я потом нашел этого епископа в .энциклопедии. Человек был с головой, ничего не скажешь. Так умел рассуждать, что не сразу и подкопаешься.)

Тут они принялись спорить между собой, что обмазывать надо будет волнами особой длины, и все такое прочее. Ну, я и ушел.

Недели через три ребята пригласили меня посмотреть, что у них > получилось. К своему прежнему аппарату они добавили приставку, которая окружала голограмму (для модели они взяли десятицентовик) вроде бы туманом, как только она возникала. Потом они что-то включили, туман рассеялся, и — хотите верьте, хотите нет — изображение де-сятицентовика начало опускаться на пол. Правда, очень медленно, но все-таки оно опускалось.

— Видишь, папа, — говорит Лео, — v голограммы теперь есть вес.

— Очень интересно, — говорю я. А что еще я мог сказать?

Тут вдруг изображение монеты исчезло, а на пол упала капля клея, какой прилагается к детским авиаконструкторам.

— Ну а дальше что? — спрашиваю я. — Чего вы, собственно, добились?

— Мы нашли решение одной проблемы и сразу же столкнулись с другой, — говорят ребята хором. — Нам теперь нужно добиться, чтобы обмазка успевала затвердеть, прежде чем голограмма исчезнет. Если это нам удастся, мы получим точный слепок оригинала.

Ну, я уже говорил, что я практичный человек. Я им и посоветовал:

— А вы сделайте так: когда туман рассеется и изображение начнет падать, пусть оно упадет в жидкую пластмассу, которая затвердевает быстрее, чем за секунду. Вот будет фокус — взять в руку слепок оптической иллюзии.

Прошло с полгода. Я совсем уж и забыл про эти голограммы, но тут они меня опять позвали смотреть свой новый аппарат.

В углу подвала стояло два бочонка. Ребята дали мне мотоциклетные очки и велели их надеть. А я тем временем заглянул в бочонки и вижу, что они чуть не доверху полны десятицентовиками.

Новый аппарат был совсем непохож на прежний. Это была трубка из толстого прозрачного

стекла в форме буквы X. Трубка была со всех сторон запаяна, и только там, где палочки X перекрещивались, снизу имелось отверстие. А на полу под трубкой лежал старый матрас, весь в черных дырочках, словно о него гасили окурки. Лео навел голограмму десятицентовика

внутрь трубки и двигал ее до тех пор, пока она не оказалась в самой середке X. А Ларри в другом углу включил еще какой-то аппарат, и в другом конце трубки появилось изображение тумана — длинной такой, узкой полоски. Ларри покрутил что-то — и изображение тумана начало медленно двигаться, пока не со шлось с голограммой десятицентовика.

— Давай! — скомандовал Лео.

Тут они оба что-то покрутили — ив центре X будто лампа-вспышка мигнула. Я просто глазам не верил: из отверстия в трубке на матрас посыпались де-сятицентовики, укладываясь ровными рядами.

Я только рот разинул. А ребята расхохотались, и Лео говорит:

— Ну-ка попробуй их поднять, папа!

Я принялся подбирать монеты. Ну ни дать ни взять настоящие десятицентовики, только покрыты очень тонкой прозрачной твердой оболочкой й совсем легкие — прямо ничего не весят

— Ты подал нам хорошую мысль, папа, — говорит Ларри, — но мы кое-что добавили. Сгусток световых волн нельзя обмазать ничем материальным, но мы сообразили, что на голограмму десятицентовика можно наложить голограмму аэрозоля быстротвер-деющей прозрачной пластмассы.

Тут он объяснил, что свет — это не просто волна, но еще и частица, а потому теоретически тут должно произойти образование пленки. И пошел, и пошел...

А я рассматривал десятицентовики. Если бы не пленки, они ничем не отличались от настоящих монет.

— И что же вы будете с ними делать? — спросил я.

Ребята переглянулись.

— А мы с ними ничего и не собирались делать, — отвечают они. — Просто было интересно повозиться с этой проблемой.

Наверное, они заметили, как я на них посмотрел, потому что вдруг хором сказали:

— Мы можем раздавать их зрителям после представления на память, папа. — И глядят на меня с улыбкой.

Ну, вы сами видите, каких я

практичных сыновей воспитал* Изобрели копирующий аппарат и думают использовать его для лю бительских фокусов! Я покачал головой.

— Нет, я придумал кое-что получше. Эти шутки ведь ничего не стоят, если не считать расходов на пластмассу и на электричество, а потому из них можно много чего наготовить. (Они сразу поняли, к чему я клоню: я ведь занимаюсь бижутерией.) Ну, скажем, индийские браслеты или цыганские серьги.

— Ничего не выйдет, папа, — говорят они. А Ларри добавля ет: — .Вот посмотри.

Он подобрал одну монетку и швырнул ее на пол. Словно бы вспыхнуло радужное пламя — и все. От монеты даже следа не осталось.

— Видишь? — спрашивает Лео. — .Стоит нарушить структуру — и ты опять получаешь световые волны.

Это он правду сказал. Я взял с верстака коловорот и попробовал просверлить дырочку в деся-тицентовике. Хоп! Ни монеты, ни даже пластмассовой оболочки. Ларри говорит:

— Вот видишь, папа, они годятся только в бесплатные сувениры. Забавная новинка, и ничего больше.

— Так сделайте их тяжелее, раз уж вы научились их изготовлять. Подберите оболочку потверже. На такие штучки всегда есть спрос — иностранные монеты, цветочки там или даже мушка какая-нибудь красивая.

Эх, получи я их образование, был бы я давно миллионером! Самых простых вещей сообразить не могут.

— Вот что, ребята. Я где-нибудь добуду золотую монету в двадцать долларов и попрошу ювелира приделать к ней ушко. Вы изготовите побольше копий, и я покажу их Тони (это мой художник), а уж он что-нибудь сообразит. Прибыль поделим пополам.

Так мы и сделали. Они мне наготовили полный бочонок золотых монет. Только.весить они совсем ничего не весили. Тони понаделал из них всяких ожерелий, поясов, серег, и расходиться они начали, как горячие пирожки. Я поставлял их крупным магазинам в Нью-Йорке и Далласе и бижутерийным лавочкам в Лос-Анджелесе. Они сразу вошли в моду. И выглядели совсем как настоящие. Да, собственно, в определенном смысле они и были настоящими. Только такие украшения из подлинного золота от

39