Вокруг света 1975-06, страница 18

в марСельской больнице от пулевой раны 29 августа. Его хозяин явился к нему домой с жандармами, которые отвели Хаму в участок на допрос йз-за какого-то запутанного спора по поводу жалованья. Из жандармерии он вышел свободным человеком, но через полчаса его на-шл*1 умирающим на тротуаре.

Никаких арестов после всех этих убийств не последовало.

События в Марселе показали, насколько остра и болезненна во Франции проблема иммигрантов. Французам было неприятно, когда со всех сторон посыпались обвинения в том, что они «расисты», ибо сами себя они таковыми никогда не считали. С их точки зрения, расизм чисто английская болезнь, которой они не страдают. Да, они могут допустить наличие шовинизма, в культуре, доходящего даже до жестокости, но идея цветного барьера им чужда. Французы-колонизаторы в своих владениях стремились пре^ вратить местных жителей в цветных французов — ив какой-то мере преуспели в этом, — в то время как англичане в глубине сердца хотели, чтобы местное население оставалось дикарями.

Франция, как ее охарактеризовал один молодой алжирский экономист, — это «безумное потребительское общество». Однако статистики давно поняли, что самих французов мало, чтобы создать индустриальный рай, и поэтому была принята «политика высокой рождаемости». Началось всяческое поощрение многодетности, но французы не клюнули на приманку, и кривая роста населения упрямо отказывалась идти вверх. Впрочем, молодежь вообще стремилась стать высококвалифицированными рабочими, так что оставалась проблема низкооплачиваемого физического труда. Единственным выходом, общим для всех других западноевропейских стран, было нанимать на «черную работу» людей из-за границы. Именно нанимать, а не покупать. Когда люди выжаты до предела, их всегда можно отослать обратно. К тому же это не пахло работорговлей, хотя предприниматели и получали огромную выгоду: промышленность нуждалась в здоровых молодых рабочих, и они текли неиссякаемым потоком. Причем добровольно, вполне сформировавшиеся — их не надо было кормить и давать образование до 20 дет, Многие даже переходили границу нелегально через перевалы в Пиренеях, и, когда весной таял снег, их трупы находили собаки пастухов.

Иммигранты оказали благоприятное влияние на французскую экономику. Чем ниже заработная плата, тем выше прибыли. К тому же приезжие иностранцы были выгодны еще и потому, что отчаянно нуждались в заработке и, следовательно, были послушны. Им можно было платить жалкие гроши, и они все равно не бастовали. Их можно было даже использовать для срыва забастовок собственных рабочих-францу-зов, то есть, в сущности, для раскола рабочего движения, превратив рабочую солидарность в фарс. Правда, они становятся менее привлекательными, когда освоятся, выучат язык, начинают требовать большей зарплаты и лучших жилищных условий. Но и тут есть выход: если они набираются левых взглядов, их можно объявить подрывными элементами и бросить против них полицию.

На бумаге положение алжирцев во Франции лучше, чем других иммигрантов: к ним не относится циркуляр Марселена — Фонтане. Этот

недавний закон имеет целью положить конец «скандальной торговле людьми». Он обязывает нанимателя обеспечить иммигранта жильем, но и привязывает последнего к месту работы. Чтобы сменить его, нужно специальное разрешение. Иначе человеку грозит высылка на родину.

Особый статус алжирцев восходит к тем временам, когда Франция теоретически простиралась от Дюнкерка до Сахары. После Авиньонского договора 1962 года алжирцы пользовались свободным въездом, но с тех пор Франция ограничила число иммигрантов 25 тысячами в год. Со своей стороны, Алжир выдает рабочим карточки Национального управления по найму рабочей силы (ОНАМО). С такой карточкой полиция не имеет права выслать алжирца на родину, если только, он не является хроническим безработным, не замешан в преступлении или не занимается предосудительной политической деятельностью.

Действительность же совсем иная. Положение иммигранта поистине ужасно. Отвратительные жилищные условия, отсутствие семьи, плохое питание. Если он попробует есть досыта, то не сможет откладывать деньги. Если он экономит, то питается впроголодь. Да и работа для него находится лишь самая низкооплачиваемая и тяжелая: подсобник в литейных цехах или на дорожных работах, чернорабочий на стройке, мусорщик. Кое-кто из алжирцев, конечно, ухитряется выкарабкаться наверх. Кабилы, например, которые стали »иммигрантами раньше других, более инициативны, не позволяют притеснять себя, и поэтому им платят больше других. Но во Франции деньги тают куда быстрее, чем на родине. К тому же существует много «нелегальных» рабочих, так называемых «туристов», которые тайком проникли во Францию. Для предпринимателей они самые выгодные: сколько им ни заплати, они все равно будут согласны. Без таких «туристов» во Франции было бы меньше бассейнов и загородных вилл.

Сами предприниматели не испытывают любви к алжирцам. В лучшем случае для них это неизбежное зло, которое освобождает от «черной работы». Но дешевые руки алжирцев подрывают позицию профсоюзов во время трудовых конфликтов. Не случайно старое слово «бедуин» стало еинонимом слову «штрейкбрехер». Кое-кто из рабочих не перестает жаловаться: «Они едят наш хлеб... Они не платят налогов... Они вывозят за границу наши деньги...»

Одним из источников серьезных трений яв- ► ляются маоисты и троцкисты, которые используют арабских рабочих в качестве ударной силы в своих стычках с политическими противниками. Однако, если начинаются серьезные беспорядки, они моментально прячутся в кусты, а расплачиваться за все приходится алжирцам. Время от времени студенты-леваки устремляются в кварталы иммигрантов, украшают стены домов «революционными» лозунгами и провоцируют не разбирающуюся в политической обстановке иностранную молодежь на выступления против властей. А последние не стесняются в средствах для подавления таких выступлений.

Как-то раз я попал в док в Ла-Сьота во время забастовки алжирцев, занятых там на подсобных работах. В течение последнего года их начальником был бывший капрал, сквернослов и грубияй, который превратил их жизнь в ад. У алжирцев совсем нет опыта проведения забастовок, и события в Ла-Сьота расценивались

16