Вокруг света 1975-08, страница 37

га был свергнут фашистский режим в Португалии. Растерявшаяся колониальная администрация не посмела выдать беглянку южноафриканской полиции, а в конце прошлого лета Нетумбо была уже у друзей в Замбии...

Получив от СВАПО весьма недвусмысленный ответ на политику «разделяй...», расисты ЮАР с жаром ухватились за вторую часть заветной формулы — «...властвуй». Сотни активистов Молодежной лиги были арестованы. Хватали вообще всех более или менее «предосудительных» молодых людей, начиная с подростков, с четырнадцатилетних. Тюрем не хватало — в стране шла подготовка к повторным выборам. (Надо сказать, новая кампания в январе этого года прошла — по мнению белых южноафриканцев — более удачно: проголосовало якобы 40 процентов избирателей. Там, где особой очереди на избирательных пунктах не наблюдалось, урны возили по домам. Там, где не помогло и это, дело решило... многократное голосование одних и тех же «проверенных» граждан.)

Вот в это-то время и началось массовое бегство молодежи из северных районов страны. Уходили сотнями: в основном в Замбию, в партизанские лагеря...

Нетумбо Нанди: «О том, что происходит ныне в Намибии, можно услышать много жутких историй. Люди живут в страхе, не зная, с какой стороны ждать удар завтра. Прямым результатом этой неуверенности в завтрашнем дне и явился уход молодежи в соседние страны. Южноафриканские расисты встревожились: они знают о наших партизанских лагерях и боятся их. И я, и мои товарищи теперь полностью убеждены — независимость можно завоевать лишь с оружием в руках».

Хандупула Шнмутвикени: «Было очень трудно перебираться через границу большими группами. Первую партию — одиннадцать человек — арестовали полностью. Вторая — уже девяносто восемь человек, среди которых был и я, — прошла. Потом и третья, и четвертая...

Мы шли пять дней. Еду с собой не брали —■ лишний груз. А питались, главным образом, омиди-кой — есть такие коренья в вельде. Map' рут? Нет, мы знали лишь направление: сначала на север, в Анголу, потом на восток — в Замбию; дорог, естественно, избегали. Потом уже стало известно, что в погоню за нашей группой были высланы отряды южноафриканских солдат. Не догнали. И мы

пришли все. Пришли... Слишком просто это звучит. Ведь многие ослабли, их приходилось нести на руках. Иным-то еще пятнадцати не было... Случалось, и в темноте шли, а если спали — то, разумеется, на голой земле. Ни одеял, ни тем более палаток в помине не было. А путь проделали немалый — километров триста-четыреста...»

Слушая рассказ Шимутвикени, я представлял себе эту длинную вереницу людей, настороженно пробиравшихся по лесу. Мне было уже не важно — вельд ли это или джунгли, бродили ли там хищные звери или ползали ядовитые гады. Тропические ужасы отходили. на второй план. Я понимал: главная — и самая реальная — опасность маячила за спиной, следовала по пятам — карательная экспедиция.

А наряду с этой воображаемой картиной в голове моей возникла и настойчиво звучала одна фраза. То были слова Дантона перед казнью — об отечестве, которого не унесешь с собой на подошвах сапог. Да, только так: «поредение» населения в северной Намибии столь неожиданное для Комиссии Одендааля, никак нельзя определить словом «бегство». Молодежь покидает «отечества», это верно. Но она уходит, чтобы вернуться.