Вокруг света 1976-02, страница 4

дях, он говорит о Лапине и, дружески улыбаясь, добавляет:

— Учти, он молчун.

Звонит телефон. Я собираюсь встать и уйти, но Владимир Васильевич кладет мне руку на плечо:

— Сиди... Слушаю. Когда пришел? Сегодня в одиннадцать? Хорошо... — Кладет трубку и нажимает рычаг АТС. — Передайте, в Свободный пришел трансформатор для второго агрегата. — Снова нажимает на рычаг. — Мне нужны чертежи наклонной части плотины.

Я опять пытаюсь встать, чтобы не отвлекать Владимира Васильевича, и снова его рука удерживает меня:

— Сиди, ты не мешаешь, просто ты еще в другом ритме, не нашем, привыкнешь. — И в трубку телефона: — В Тыгду прибыли стройматериалы...

В кабинет вошел человек с чертежами. Открыв синьку, Конько показал:

— Вот здесь надо сделать жесткие щиты.

Наконец телефон умолк, и мы остались одни.

— Походи, посмотри... 27 ноября не за горами. Рабочее колесо опустили, опустим и ротор... Перед пуском за пять дней надо будет прокрутить турбину, поста вить под нагрузку... Знаешь, уже тянут ЛЭП на Хабаровск и в Тынду. Ведь мы находимся в центре БАМа...

Последовав совету Конько, я отыскал Геннадия Лапина и вот уже второй раз заглядываю в прорабскую, пытаясь привлечь его внимание. Наконец вхожу, но понимаю, что, *если> бы .сейчас к не&, му вошла qjjr

бы и ее не заметил. Он словно изолирован на большой морской глубине и ничего не слышит. Его большие ручищи разглаживают чертеж, волосы взъерошены. Геннадий похож на обидевшегося ученика с надутыми губами и взглядом из-под нахмуренных бровей. В синей штормовке с капюшоном и армейскими пуговицами, готовый встать, надеть каску — и немедленно на участок. Нет, он не встанет сейчас, не наденет каску. Он обложен чертежами, перед ним гора окурков, большая, в черном переплете записная книжка. Рядом с Геннадием сидит человек и молча слушает. Голос Лапина звучит глуховато, с округлыми волжскими гласными:

— Надо бы посмотреть в справочниках или посоветоваться с

монтажниками, среди них есть асы...

Я решил напомнить о себе и сказал, что жду именно его, Геннадия Лапина, и что подожду на воздухе.

Он рассеянно поглядел на меня, и от него ко мне покатилось глухое:

— Хо-ро-шо-о.

С этим «хорошо» я вышел из прорабской и неподалеку присел на порог балка на полозьях. На балок еще не успели навесить двери, и весь он пах свежей сосной. Невольно задумавшись, я стал отмечать про себя, что еще пару лет назад здесь, в левобережной части реки, был просто большой котлован — взрывали скалу, и только кое-где начинали подниматься бетонные быки. Сейчас на этом месте выросла стена и слилась с правобережной частью плотины, где быки тогда стояли ниже эстакады, на которой мы смотрели первый ледоход. Была весна. Льдины с треском и грохотом пробивались сквозь пролеты, вставшие между хребтами Тукурингра и Сокта-хана.

Именно здесь, где сталкиваются два хребта, самое быстрое течение Зеи. И отсюда под напором воды глыбищи льда вылетали из бетонных коридоров в широкое русло, попадали в гигантский водоворот и, лениво покачивая боками, уходили в низовья, к заливным, плодородным землям... По реке шел с верховья голубой гилюйский лед, на склонах гор краснели кусты багульника, прогибались напоенные влагой ветви берез, и небо было глубоким и солнечным. И как первые шаги перед дальней дорогой должны быть продуманными и неторопливыми, /^резким^ так и жй&нь на Зее начиналасв основательно, неторопливо, расчетливо...

Сегодня второй день, пока мне так и не удалось встретиться с Геннадием. Куда бы я ни приходил, мне отвечали, что он только что был и ушел. И только вечером, когда мы с X а мчу ком, одним из моих старых знакомых, стояли, облокотившись о перила эстакады, появился Лапин. Вид у него был мрачный. Он прыгнул на мостик, осмотрелся, заложил руки за спину, под штормовку, и что-то стал ощупывать носком ботинка.

— Швы проверяет на стыках, — пояснил Хамчук.

Проходя мимо нас, Геннадий исподлобья глянул, пробурчал:

«Здравствуйте» — и пошел дальше. И я решил не знакомиться здесь, а отложить встречу до завтра. И вот теперь сижу и жду Геннадия, успев со стороны приглядеться к нему. Да, он из молчунов, а это неплохо. В таких людях всегда сокрыта какая-то внутренняя пружина; их нередко отличает от других людей настойчивость, устремленность, даже одержимость, которая увлекает за собой, увлекает не шумно, но страстно, и сплачивает вокруг общего дела.

Ожидая Геннадия, я вспомнил еще одну встречу со старым знакомым. Утром проходил по дороге к плотине и увидел такую картину: кругом работа — идет сварка, кладут бетон, ходят краны — снопы искр, стук, грохот, и посреди всего этого сидит, отгородившись на небольшой площадочке, паренек и спокойно, словно вокруг ничего не происходит, читает какой-то толстый роман. Пока я разглядывал парня, на дорогу выскочил в своей голубой «Волге» гидромонтажник Ломакин. Он лихо притормозил, открыл дверцу и, словно мы расстались только вчера, сказал:

— Садись, как дела?

Это я сам хотел спросить

тебя.

— В порядке, — ответил он. — Скоро первая очередь.

Виктор не изменился: все такой же загорелый, поджарый, с иронической ноткой в голосе.

— Да... — вдруг вспомнил он. — Мы ведь тогда так и не смогли съездить на моей.

В прошлый мой приезд Владимир Васильевич Конько посоветовал мне съездить в деревню Гулик к Старику, который в послевоенные годы строил деревянную гидроэлектростанцию. Так вот мы с Ломакиным поехали туда на «газике», а не на его «'Волге», о чем он долго сокрушался. Нашли Старика, нашли и электростанцию, правда, развалившуюся. .Но Виктора буквально обворожило это небольшое сооружение, он все ходил и трогал бесхитростные детали, разглядывал остатки деревянной плотины и "говорил: «Ай да плотники... Ну прямо наглядное пособие, как развивалась гидротехника...»

— Куда ты меня везешь? — спросил я, когда «Волга» стала подниматься на дорогу, вырубленную на склоне хребта.

— Надо же тебе посмотреть, как заполняется водохранилище...

Вспомнив, какие легенды ходили о Викторе во время подготовки к пропуску через плотину первого ледохода, я спросил: