Вокруг света 1977-03, страница 66

ной делегации мы вошли во двор дедушки Зукая Итезова.

Дедушка Зукай Кучхаевич Ите-зов сидел на ныгише (скамья под навесом во дворе), курил «Приму» и смотрел на горы, до половины укутанные в серую вату дождевых облаков. Лицо старика, темное, почти черное, было украшено монументальным носом — даже сам повелитель гор, белогривый гриф, мог позавидовать такому носу, релая, с чуть заметным золотистым отливом борода довершала портрет Итезова.

Наконец, дедушка Зукай вынул изо рта сигарету, и я услышал гортанные звуки. Володя Эттеев, взявший на себя роль переводчика, ахнул от восхищения: «Вижу — из дальних краев, говорит, приехали люди. Чем дольше шел гость к моему порогу, тем больше ему почета в моем доме. Так он сказал». Мы поблагодарили.

— Очень старый, очень мудрый человек, — продолжал Эттеев, — больше ста лет ему...

Тут возник горячий спор, в котором приняли участие многочисленные родственники Итезова и люди, что привели нас сюда. Впрочем, они тоже считали себя род

ственниками чегемского патриарха. Назывались цифры 107, 118 и даже 120. В обсуждения не принимали участие сам дедушка Зукай да его маленькие пра..., а может, еще раз пра...внуки. Испуганные шумом, они нырнули под мышки к старику и затихли там, как цыплята, и он ласково поглаживал их своими негнущимися пальцами.

— Мне 53 года, так, — сказал, смущенно улыбаясь, сын дедушки от второго брака Мажид. — Сколько его помню, всегда был такой...

— Вы спрашивайте дедушку, спрашивайте! — подзадоривал нас Володя, которому показалось, что интерес к старику ослабевает.

— Спроси, — обратился к нему Женя Монин, — к врачу ему приходилось обращаться?

— Врачей, говорит, признаю только ветеринарных. Сам, говорит, умею делать для лошадей лекарства из трав, могу переломы лечить. Знаете, — это Володя добавил от себя, — он к лошади подойдет, пощупает и сразу скажет, что болит. Лучше никто лошадей лечить не может... Он, когда молодой был, лошадь объезжал. Лошадь была совсем дикая, упала на спину, хотела убить дедушку Зукая. Он живой остался. Только ногу вывихнул в колене. Взял сам ногу на место поставил, такой был джигит!

— Спросите, приходилось ли ему видеть туров? — перешли мы наконец к главной теме.

— Зачем такое спрашивать? — обиделся Эттеев. — Сам тебе скажу, каждый день их вижу...

Тут старик заговорил, видимо, он понимал русскую речь.

— Гуров много здесь, говорит. Раньше еще больше было. Тогда они вместе с баранами ходили. Даже так было»

— Целый день сегодня искали, ни одного нет, — пожаловались мы.

— За перевал они ушли, дедушка говорит, к баксанцам. Там они сейчас...

— А белого тура дедушка видел?

Вот тут мы и услышали легенду о трехногом белом козленке, с которой и начался этот рассказ...

Послышался женский голос. Дедушка Итезов поднялся и, тяжело опираясь на палку, заковылял к дому. Мы сидели, ошеломленные его внезапным уходом.

— Теперь не скоро придет, — вздохнул Володя.

— Что ж там такое?!

— Э! Телевизор там. Слыхал, невестка сказала: фигурное катание...

Баксанское ущелье, куда, по словам Итезова, ушли туры, встретило нас холодом и дождем. Только возле Тырныауза в просветах между тучами глядели крупные звезды.

Старший охотовед Эльбрусского района Дауд Азретович Ходжиев встретил нас так, будто мы давно договорились приехать к нему домой именно около двенадцати ночи. Дауд оказался могучим, под

метр девяносто, мужчиной. Голова его была украшена густейшей шапкой смоляных кудрей. Он говорил мало, но глаза его словно рассказывали нам что-то очень хорошее, доброе, ласковое. Глаза смеялись, сочувствовали, умели, кажется, даже слушать.

Когда мы сели за стол, Дауд сказал: «Пусть аллах не даст нам больших трудностей, чем ходить в гости друг к другу. Вот ваш дом!»

64