Вокруг света 1977-03, страница 70

крыли сумку, а там только турьи почки. Пришлось снарядить целый караван ишаков, чтоб привезти в кош все мясо.

С тех пор удача не оставляла Боташа. Говорят, он прожил до ста лет, но даже в глубокой старости ходил на охоту. И вот однажды увидел он белого тура-одинца. Тур был такой старый, что, когда отрывал пучок травы, от слабости садился на снег.

«Вот такой же старик, как я, — подумал Боташ-Мараучу, — верно, сам Абсаты послал его мне, чтоб умер он, как мужчина, от пули, а не от позорной старости». Боташ выстрелил, и тур упал. Охотник подошел к нему и увидел на шее тура свою серебряную пороховницу. Понял Боташ, что круг его жизни замкнулся...

Зейтун замолчал. Здесь, в горах, среди снегов, его рассказ как-то особенно подействовал на нас...

Вдруг Монин, не говоря ни слова, подхватил аппарат и, едва не опрокинув нас с Зейтуном, махнул к краю скалы.

Внизу, метрах в двадцати, неторопливо шел по снегу белый туренок. Небольшой, с маленькими черными рожками, он был чуть желтее снега. Увидев нас, туреиок двумя отчаянными прыжками пересек снежник и пропал в скалах.

— Успел? — выдохнули мы с Зейтуном.

— Успел... Когда он на скалы выскочил, — Монин суеверно поплевал через плечо.

— Видели! Видели теперь! — завопил я в детском хвастливом восторге. — Я же говорил, с самого начала говорил!

— А что было бы, если б я не притащил вас на эти скалы? — спросил Монин. — И вообще... Ничего вы не видели. Если тут, — он похлопал по аппарату, — что-нибудь есть, значит, видели, если нет, то вам почудилось...

4

Так бывает. После долгого, бесконечно долгого пути вдруг наступает тишина. И в ней всегда гораздо больше правды, чем в словах. Вот и сейчас, когда мы молчали, глядя вслед белому туренку, какая-то печаль, мгновенная боль царапнули сердце.

— Он вырастет, — сказал Зейтун. — Я буду беречь его, как сам Абсаты...

Конечно, он вырастет. Рога его станут тяжелыми и высокомерно поднимут маленькую голову. Так войдет он в роль живого чуда этих гор.

Вот, наверное, и все. И можно было бы спросить, зачем нужна

%

Вот он, снежный сын Абсаты.,.

эта долгая погоня и стоило ли тратить столько усилий, чтобы увидеть белого туренка-двухлетку?

Конечно, стоило. В конце концов, каждый получил свое. Монин дождался уникального кадра. Я увидел, как летящими прыжками уходил по скалам белый потомок Абсаты. Зейтун стал хранителем живого чуда гор. Все получили то, чего у них раньше не было...

Спуститься вниз оказалось не так просто. Мы добрались до самого ледника и только там, по морене, смогли спуститься к реке. В течение часа мы прыгали по крутому откосу, сложенному из острых, скользких. шатающихся камней, и, когда наконец ступили на устланное мхом и стелющимся можжевельником дно долины, ноги подгибались, отказывались служить. Почему-то опять захотелось есть, а до хижины, где остались продукты, было не меньше двух часов хода.

Мы обошли большую, с двухэтажный дом, скалу и... на ровной моховой площадке увидели расстеленную скатерть-самобранку. Посреди нее, под ворохом душистых кавказских травок, стояло большое деревянное блюдо с жареной бараниной, громоздилась го

ра крупно нарезанного хлеба, в кружки было разлито темно-крас-ное виноградное вино, Во главе стола невозмутимо восседал Дауд Азретович Ходжаев.

Мы стояли как громом пораженные,

— Я за вами давно смотрю. Хорошо гуляют, думаю. Придут, скажут — кушать хотим...

Только в сумерках двинулись мы в обратный путь. Шли налегке. Вещи везла кобыла Машка, на которой Дауд приехал из города. Мы уходили из Тютю-су, и кто мог подумать, что ущелье приготовит нам еще один сюрприз.

Кажется, никто не заметил, как появилось, догнало нас и, растянувшись длинной цепочкой, двинулось параллельным курсом знакомое стадо рогачей. Туры шли неторопливо, только чуть-чуть быстрее нас. Это было похоже на проводы. Впереди, как положено, шел Тулайбаш, позади и чуть выше — Велый туренок.

— Наверное, они знают, что сейчас я не могу снимать, — пожаловался Монин.

Впервые за сегодняшний день мы смотрели на туров просто так, без жадности, без спешки, без жгучего желания догнать.

Интересную вещь заметил я. Белый туренок то и дело пытался замкнуть стадо. Но стоило ему приблизиться, как замыкающий рогач оборачивался и бросался на него, словно отгонял. Это не было похоже на игру. И не будь белый туренок так резв и увертлив, ему пришлось бы худо.

— Дауд, кажется, они его гонят? — спросил я.

— Наверное, потому что белый, — предположил Дауд.

— Старые люди говорят, что он, мол, хозяин стада. Он их пасет, сторожит и со стадом никогда не смешивается. Да и они его в стадо не пускают. Белый, чужой, гнать надо. Так они понимают, — сказал Зейтун.

— Так, наверное, — согласился Дауд. — Старики любят сказки.

«А может, это и не сказки, — подумалось мне. *— Убивший белого тура обречен на страшную смерть в горах. Об этом много веков знают люди. Да, пожалуй, это не сказка, а древнейший закон, охраняющий жизнь редкого животного...»

Сумерки заливают ущелье. Темнеют, остывая, рыжие скалы. Едва заметно мелькает среди них белое пятнышко. Туренок уходит, больно натягивая тонкую ниточку нашей общей с ним жизни. И я знаю — эта ниточка никогда не порвется...

68