Вокруг света 1977-05, страница 65

пасеку, завязал бой, заставил медведя отступить и прогнал его далеко в горы... Пес имел право спокойно отдыхать.

У меня этого права не было. Улей разорен, а медведь цел и невредим. Меня ждал отчет перед пчеловодом...

ТРЕТЬЯ НОЧЬ

В нашей деревушке о последних событиях на пасеке узнали, пожалуй, раньше, чем о моем возвращении с ночной вахты, и мне ничего не пришлось никому рассказывать. У каждого из жителей было на этот счет свое собственное мнение, которое они, по понятным причинам, не торопились высказывать вслух. Все деликатно помалкивали, и только та самая женщина, которая раньше работала на пасеке, где теперь вершил дела Роман, добро посоветовала мне «отступиться» от медведя:

— Не ходи уж больше. Ульи-то государственные. Пойдет ревизия, спросят, куда делись. Спишут на тебя — мол, писатель не устерег. И погромы старые все за тобой будут — ославят тебя. Народ здесь на язык быстрый — позора не оберешься.

Но на пасеку я все-таки пошел.

Со мной опять была собака на случай, если ночью поднимется ветер. Я зарядил ружье пулевыми патронами и приготовил фонарь. Только на этот раз стекло из окна я не выставлял и за столиком у окна не сидел — закрыв собаку в избушке, я занял боевой пост прямо на крыльце.

Так же, как вчера и позавчера, солнце ушло за горы сразу, и сразу же опустился на пасеку густой сумрак. Так же разом исчезли сороки и дрозды, а в наступившей тишине в кустах у кучи мусора негромко завозились мйши.

Ожидание шорохов, далеких и неясных ночных звуков стало для меня совсем привычным, и я без особого напряжения готов был тут же уловить любой голос ночной тайги. И не удивился, не вздрогнул, когда за кустами, где позапрошлую ночь таился и мерз Роман, раздался негромкий, глухой шорох.

К пасеке подошел медведь. Он был совсем рядом. Нас разделяла лишь полоса кустов — полоса черемухи, частого березняка шириной метров в пятнадцать. Медведь вышел к крайним ульям, которые нельзя было видеть с крыльца. Я подождал, услышал новый шорох и легкий стук крышки улья —

зверь подошел к улью, в темноте отыскал крышку и легонько подцепил ее лапой. Сейчас он снимет крышку и вытряхнет рамки. Я ждал, но удара крышки о землю так и не услышал... Неужели он не станет ворошить улей здесь, а унесет его в лес?

Я осторожно взял ружье, взял в левую руку фонарь и тихо поднялся с крыльца... Шаг, еще шаг... И тут услышал глухой утробный звук, будто медведь только что проглотил застрявший в горле кусок. Я включил фонарик...

Желтое пятно света схватило улей и темный живой бок большого зверя... Медведь, пожалуй, не сразу понял, что произошло... Он только что не спеша выедал из рамки соты и, наверное, совсем не думал, что ему кто-то помешает... Большая, широкая голова качнулась к свету. Увидел ли он меня в темноте, ослепленный фонариком?.. Я громко и зло закричал, и тут же из ружейного ствола громовым выстрелом вырвался короткий всплеск огня. Зверь качнулся назад и, с треском ломая кусты, бросился в сторону. Следующий выстрел рявкнул уже вслед-перепуганному медведю.

Эхо выстрелов еще не успело подняться высоко над ночной пасекой, как сзади меня с грохотом отскочила в сторону дверь избушки, и на свободу вырвался мой пес. И долго еще слышал я через ночь и тайгу бешеный лай — собака в темноте гнала в горы оплошавшего зверя.

Когда рассвело, я внимательно осмотрел место происшествия и шаг за шагом восстановил все события прошедшей ночи...

...Медведь вышел на пасеку как раз в полночь. Вышел осторожно, но прямо и смело. Подошел к крайнему улью, подцепил лапами крышку, снял ее, но не отшвырнул в сторону, а тихо положил на землю, — поэтому и не слышал я удара крышки. Затем медведь приподнял улей и аккуратно вывалил из него рамки. Как уж умудрился зверь неслышно вытряхнуть рамки из деревянного ящика, не знаю, только никакого стука и здесь я не слышал. Выедал соты из рамки разбойник тоже очень тихо, не урчал и не ворчал. Здесь-то и уперся в медвежий бок луч моего фонарика.

Медведь успел ухватить зубами соты лишь в одной-единственной рамке. Остальные были целы, пчелы не разбежались — пчелиная матка была на месте. Я поднял улей, опустил в магазин рамки, собрал пчел и закрыл улей крышкой. Следов преступления на пасеке не осталось.

След пули в стволе дерева я затер глиной, чтобы он не бросился в глаза кому-нибудь, и отправился в лес вслед за медведем. На этот раз его след отыскать было просто. У перепуганного как следует зверя обычно тут же начинается «медвежья болезнь» — расстраивается желудок. Подвел живот и этого разбойника, я стал даже опасаться, не помер ли он со страха. Говорят, и такое бывает.

Роману о пуле, всаженной в дерево, и об улье, который свалил медведь, я, разумеется, не рассказал, но заверил его, что медведь больше не придет. Пришлось соврать, будто ходил за ним далеко в горы и видел следы крови — кровь якобы была темная, густая, значит, пуля основательно пошевелила внутренности. А вот убить медведя мне, мол,, не удалось — ночь была темная, медведь вышел неслышно, стрелял, мол, уже тогда, когда зверь уходил.

То ли желая верить, что пасека, наконец, избавлена от медведя, то ли еще почему, но только принял Роман мой рассказ за чистую правду, и мы расстались с ним, как хорошие друзья.

Жил я на Алтае до самой осени, до той поры, когда вызрела и стала опадать кедровая шишка. К этому времени все медведи поднялись вверх, в горы, за шишкой и позабыли до следующей весны дороги к пасекам. Я был в гостях у Романа перед самым отъездом и могу с его слов сказать, что после тех двух выстрелов, которые прогремели над головой у медведя, никакие звери на пасеку больше не заглядывали...

Я нередко посещал речку Чернушку, поднимался вверх по той самой тропе, по которой раньше медведь-разбойник спускался с гор за медом. И все это время на тропе встречал знакомые медвежьи следы — только теперь они редко вели в ту сторону, где не так давно дошлый алтайский мишка натерпелся страху.

Вот и весь рассказ о медведе, с которым свела меня судьба)--на склоне Тигирекского xpe6fa. Хоть и жалею я, что пришлось мне все-таки брать в руки ружье и воспитывать зверя, что не выпало мне встретиться с ним по-хорошему и, как прежде, в архангельских лесах, сказать и этому медведю доброе: «Здравствуй, мишка», но это уж не моя вина, не мое открытие, что мирный, покладистый зверь чаще встречается там, где к нему с достойным уважением относятся люди...

63