Вокруг света 1978-03, страница 14

не просила у него, чтобы он перестал ею заниматься... И вдруг такая перемена.

Глория не знала тогда, что эта открытка была частью продуманного плана. За несколько недель до этого у Терезо был разговор с Жозе Магро, членом ЦК партии, который тоже отбывал срок в Кашиасе. Жозе Магро так рассказывал мне об этом:

— Мы решили организовать побег из Кашиаса, и для этого кому-то из наших товарищей предстояло сыграть роль «раша-до». Так назывались заключенные, которые в отличие от стойких антифашистов соглашались служить в тюрьме уборщиками, поварами, плотниками. В обмен на это они получали сравнительно свободный режим передви-

ПОБЕГ ИЗ ФОРТА КАШИАС

ИГОРЬ ФЕСУНЕНКО Фото автора

Шомню, давали в тот день рис. Я пытался есть и не мог. Снова и снова продумывал то, что должно произойти через несколько минут...

...Мы беседуем с Антонио Терезо у него дома. Он живет под Лиссабоном на окраине поселка Сан-Жоан-де-Тожал. Сидим за столом в маленькой кухне. Жена Антонио — Глория наливает кофе, потом присаживается рядом и, подперев ладонями щеки, тоже внимательно слушает мужа.

Чашечка в огрубевших руках Антонио кажется совсем невесомой и хрупкой. Чего только не переделали на своем веку эти руки! Антонио работал с детства. Сначала водоносом у рабочих — мостильщиков дорог. Потом учеником каменщика. Впрочем, не учеником, а мальчиком на побегушках. Был батраком-поденщиком на виноградниках у латифундиста. Подростком в Лиссабоне нанимался мыть машины, работал стрелочником и кондуктором в трамвайном парке, выучился водить машину, стал шофером автобуса. В компартии с пятидесятых годов. Вскоре после вступления за участие в забастовке был арестован и отправлен в форт Кашиас под Лиссабоном. После суда получил два года и три месяца заключения. Сравнительно мягкий приговор объяснялся тем, что Антонио только недавно стал коммунистом, и фашисты решили, что

имеют дело с этакой «заблудшей овцой», темным парнем, которого еще не поздно «исправить».

Началась жизнь в тюрьме: строгий режим от подъема до отбоя, карцер за малейшую провинность, редкие свидания с женой, долгие ожидания писем.

Глория выходит в соседнюю комнату, копается в громадном семейном комоде и приносит пачку открыток, которые Антонио посылал ей из Кашиаса: скупые строчки с синими круглыми штампами тюремной цензуры, тщательно замазанными словами, которые казались бдительным стражам подозрительными.

Однажды она получила странную открытку. Где она?.. Глория роется в пачке, находит ее и протягивает мне:

«Кашиас, 10 августа 1960 года.

Глория, любимая моя! Я раньше не слушался тебя, а теперь вижу, что ты была права. Хватит с нас! Мы с тобой еще молоды и можем начать жизнь сначала. Я уже попросил, чтобы меня перевели в камеру для тех, кто согласен работать. Если не разрешат, буду очень жалеть. Не горюй, дорогая! Не беспокойся обо мне, я чувствую себя хорошо, мне ничего не нужно. Передавай приветы друзьям. Обнимает тебя и целует твой любящий муж

Антонио Терезо».

— Я очень удивилась, когда получила эту открытку, — говорит Глория. — Никогда я не осуждала Антонио за «политику»,

жения внутри тюрьмы и некоторые другие поблажки от администрации. Почему выбрали Антонио? Он был среди нас самым молодым, еще не успел «скомпрометировать» себя в глазах ПИДЕ. Никто бы не поверил, если бы я или кто-либо еще из руководства партии вдруг согласился стать «рашадо». Поэтому я и решил поговорить с Антонио. Это было во время утренней прогулки. Я подошел к нему, начал говорить шепотом, чтобы не слышали охранники. Терезо согласно кивал головой, а потом, когда до него дошел смысл моего предложения, возмутился и, конечно же, категорически отказался. «Стать «рашадо»? Ни в коем случае!.. Все, что угодно, только не это!»

Жозе Магро смеется, закуривает новую сигарету и продолжает:

— Мне долго пришлось убеждать Антонио. В конце концов он согласился. Но какой у него был несчастный вид!..

— Я решил начать превращение в «рашадо» за обедом, когда подошла моя очередь разносить еду, — вспоминает Терезо. — Один из заключенных — товарищ Матос — попросил добавки. Я принес ему миску и швырнул на стол. Матос удивился, ничего не сказал, начал есть, потом отставил.

«Чего ж ты не ешь?» — крикнул я.

12