Вокруг света 1978-08, страница 25

воде, кожа потрескалась, на сгибах пальцев лопнула, болит, особенно по ночам.

Наконец на дне остаются самые тяжелые фракции — желтый песок и черный порошок. Теперь надо предельно точными движениями слить песок. Боря подает свернутую кульком бумажку. Макая в воду пальцы, смываю порошок в этот кулек, отжимаю и бросаю в конвертик. Боря химическим карандашом ставит на конверте номер и обозначает на карте место, откуда взят этот самый шлих, который мы могли не брать, и никто с нас не взыскал бы за это.

•Если бы на этом кончалась наша сегодняшняя работа... Но беда в том, что гора, где Лида нашла кварцевый вынос (а как известно, кварц сопутствует золоту), с другого бока сбрасывала такой же ручей. Там тоже надо взять несколько шлихов. Строить для этого второй маршрут Лида в целях экономии времени не захотела. Она решила, что мы за день сможем обследовать и этот ручей и тот. Надо всего лишь взобраться на перевал, спуститься с другой стороны и пройти по ручью от истока до устья.

Перевал невысок — каких-то метров девятьсот. Местами оброс кедровником, а на пролысинах — щебенка. Разбитый на плитки камень тек, как песок. Мы буксовали, норовя продвинуться вперед, и откатывались назад, словно тарантулы на бархане.

Вдобавок взъярилось солнце. В тени ручьев мы не замечали жары — каково-то сейчас Лиде с Колей Дементьевым, которые идут где-то по горам на самом солнцепеке? Впереди на склоне маячил снежник, но до него надо еще идти да идти. На четвереньках, цепляясь за ветки кедровника, мы одолевали метр за метром. Почему-то казалось, что дорога рядом и положе, и камни покрупней. Круто заворачивая, мы устремлялись туда и попадали на ту же щебенку, а то и хуже — на каменную крошку, перемолотую неведомо чем и когда.

В другом отряде нашей же партии и в другом месте, но тоже на горе, рыли шурфы геолог Миша Шлоссберг и рабочие Боря Любимов, Шурик Пашенков, Гена Корнев, Боря Тараскнн, Женя Да-нильцев. Они поднимались на гору каждый день, кирками долбили камень, в мешках сносили породу к реке, промывали ее и снова поднимались. Как заведенные. И в дождь, и в жару, и в холод. А нам-то сейчас всего раз подняться. Даже неловко становится перед ребятами.

Доползаем до снежника. Пятками втыкаемся в колючий ноздреватый снег, глотаем его куска,-ми, но жажда не проходит. Слышно, как где-то внизу струится ручеек, однако до него не добраться — наверняка он прячется в камнях. Растираем разомлевшее тело, прикладываем снег к лицу. Хочется лежать и лежать здесь, впитывая каждой частицей холод вековых зим. Но Боря, медлительный Боря, торопит. Это раздражает. Неужели от лишней минуты отдыха что-то убудет?

— Убудет, — убежденно бубнит Боря. — Смотри, сейчас три. До вершины еще час. А там полезем через кедровник, да еще семь шлихов, да домой...

Он тычет в часы с одной часовой стрелкой, потому что минутная потерялась, а мой хронометр, поломанный еще раньше, топором не починишь.

— Какой там еще кедровник?

— А вот, — он достает аэроснимок, на котором хорошо видны кудряшки зарослей.

Скоро Боря убеждается, что спорю я лишь затем, чтобы оттянуть время. Он сует снимки и кар-ту в полевую сумку, примеривается к рюкзаку. По опыту знаю, отставать от Бори нельзя. Ходит он быстро, легко. На пять лет моложе — это что-то значит. Набираю в холщовую кепчонку снега про запас и тоже поднимаюсь.

На вершине дует свежий, влажный ветер. Комаров нет. Одни бараньи тропы и лежки. Здесь животные отдыхали, но, увидев нас еще на подходе, загодя убрались. За бурыми горбами гор тянулась пустынная и ослепительно голубая полоска Охотского моря.

На самом венчике перевала стоит топографический знак. Кто-то, значит, когда-то поднимался сюда, складывал из плиточника пирамидку. Может, любовался захватывающими дух далями или, как мы, торопился спуститься вниз, чтобы успеть до темноты выйти к лагерю. А ведь мы удирали из Москвы, чтобы освободиться от цейтнота, в который берет нервная городская жизнь. Часовые стрелки везде и всюду подгоняют нас, и мы летим, боясь отстать. Мы служим времени, как языческому богу, принося в жертву свое желание на чем-то остановиться, о чем-то поразмыслить. Не время расписано, а мы расписаны. Время командует.

И греховные мысли вдруг овладели нами. Счастлив человек, который не зависит от времени и не боится его. Мы сбросили одежду и подставили спины солнцу и нежному ветру. Тридцать минут захо

телось вырвать у этого времени, чтобы получше присмотреться к красоте мира, еще никем не потревоженного.

Мы заметили березку, очень кривую, гнутую-перегнутую ветрами. Крепко вцепилась она в откос, устояла, выстрадала свою жизнь и теперь горделиво всззы-шалась над прибитым к земле кедровником и разными травами, привыкшими к ползучему существованию. Увидели, как в джунглях остролистника снуют большие золотисто-рыжие муравьи, хватают прибитых ветром комаров и тащат в свои норы. Услышали посвист ветра, какой бывает лишь на вершинах, звенящий на одной ноте туго и пронзительно. Ветер

Экспедиция уходит в поиск