Вокруг света 1978-08, страница 32

И. РОЛЬНИК Фото автора

МЯЧ KAM5VJ

Оогда самолет после долгого перелета опустился в Анадыре, оказалось, что над Чукоткой бушует свирепая апрельская пурга.

Я прилетела на семинар чукотско-эскимосских мастериц прикладного искусства, но вот беда, сами они добраться до Анадыря не могли, небольшие самолеты местных авиалиний в метель не летают. Так мы и сидели: я — в Анадыре, тревожась, что срок командировки истекает, они — в поселках, рассеянных по всей Чукотке, — Нунямо, Ло-рино, Лаврентия.

Наконец пурга стихла. Приехавшим женщинам отвели помещение в Доме культуры, выдали оленьи и нерпичьи шкуры, камус, бисер, замшу. Женщины долго рассматривали меха, ре

шая, что сделать из каждого куска. То и дело кто-нибудь подходил к опытным швеям, чтобы вместе найти форму изделия, подобрать удачное цветовое сочетание и орнамент. Все знали, что лучшие вещи пойдут на выставку в Москву, и потому увлеченность работой подогревалась азартом соревнования. Шили целыми днями, для бодрости прихлебывая крепчайший чай. Расходились неохотно, и то лишь потому, что надо было освобождать помещение. Многие уносили меха с собой, чтобы еще поработать вечером.

Веками чукотские и эскимосские женщины одевали всю семью, шили постоянно, ежедневно, но прежде чем приняться за шитье, надо было снять шкуру с убитого зверя — это тоже счи

талось женским занятием — и выделать ее. Кроили ножом на доске, положенной на колени.

Вот и сейчас в большой светлой комнате, сидя на полу — так удобнее, — мастерицы орудуют привезенными с собою острыми ножами, кроят сразу, на глаз, без предварительных обмеров. Часами не разгибаясь, вновь и вновь протыкают иглой куски меха. Иголка с тонкими и крепкими жильными нитками только мелькает в руках мастериц: скорей износятся, порвутся торбаса и кухлянка, чем оборвется эта нить. Они вышивают по замше орнаменты белым подшейным волосом оленя, нанизывают на нить разноцветный бисер, укладывая его в узоры... Как это трудно, понимаешь только тогда, когда пытаешься сделать что-то сама. Иголка выскальзывает из пальцев, каждый стежок дается с усилием, и проходит много времени, прежде чем на свет появляется вышитая на кусочке оленьего меха кривая, неуклюжая розетка из бисера.

Меня особенно поражает мастерство эскимоски Камеи из поселка Лаврентия. Она шьет, словно играет, и при этом все время рассказывает, смеется, шутит. И вот она кладет на стол готовую вещь ■— черно-белый эскимосский мяч. Он очень похож на тот, что я видела в Ленинградском Музее этнографии. Помню: тот. музейный, казался мне уникальным, как археологическая находка. Глядя на него, я ощутила Север, его нетронутую белизну, его пространства. В нем как бы концентрировались основные черты эскимосской культуры — ее ясность, рациональность, лаконизм, своеобразное сочетание суровости и жизнерадостности.

Я ошиблась, считая, что этот мяч неповторим. Вот она, живая, веселая Камея, и вот мяч, который она сшила всего за два дня. В нем то же совершенство и та же загадочность, и я опять пытаюсь расшифровать смысл его рисунка.

На белом фоне мяча Камеи резко выделяются черные, слегка скругленные в очертаниях квадраты. Лаконичные, отдельно расположенные элементы белого орнамента внутри этих квадратов напоминают... снежную ярангу. Да, безусловно, это похоже на полукруглое древнее эскимосское жилище. Значит, в каждом квадрате заключено по четыре повернутые друг к другу яранги.

30