Вокруг света 1978-08, страница 62

— Правда, видел?

— Как тебя.

— Ну даешь, Бурыгин. Ну гигант А я, значит, думаю, чего это ты побежал? И за тобой: Бурыгин зря не побежит, думаю. Утесинов тоже за нами похромал. А я и не понял сразу то. Ну гигант...

Максимов бубнил тонким, срывающим голосом. Рот его от радости ехал в сторону. Глаза смотрели восторженно. Но Семен, уже не слушая его, озабоченно сказал:

— К Утееинову пошли. Как ои?

— Идет, — ответил Максимов. — Терпеливый... Я бы, поди, волком взвыл такой нарыв большой. А Ташканбай ничего. Молчит...

Утесинов беспокоил Семена сейчас больше всего.

«Дойдет ли он до буровой? — думал Бурыгин. — Максимов помощник неважный — сам еле-еле ходит. Вот же попали. Кому сказать — Бурыгин заблудился — не поверят. Ведь сколько тысяч километров накрутил здесь! Сколько раз попадал и без воды, и без еды, и в бураны, и в гололед. Ничего. Обходилось. А теперь? Обойдется еще или нет? Кто знает...

Конечно, разговоры сейчас в тампопажной конторе идут: «Поехали... Не доехали... Не приехали... Потерялись!» Ищут, конечно. Только не в той стороне, А то бы давно на них вышли. Наверное, вдоль чинка ищут. Там основная трасса. А они после сто пятнадцатого километра в сторону пошли. К Каракалпакии. Туман. Разбери, какая дорога твоя. На Устюрте каждый шофер сам себе хозяин. Дорог накрутили, как волос. Вот и заехали»

— Пляши, Ташканбай, — пошутил Бурыгин, подходя к Утееинову. — Наша взяла, правильно шли. Буровую с холма видел. Километров десять до нее. Теперь не потеряемся. Как ты дорогу угадал?

— Степь большая, человек не пропадет, — медленно ответил Ташканбай. Он спокойно смотрел на Бурыгина, зачем-то поставив ладонь против ветра„

— Гляди, песок липнет, — протянул он руку. — Откуда песок? Из пустыни. А где она? Там, где солнце садится. Хочешь на восток — иди ветру навстречу. На запад — подставь спину...

— Да, мне Сафонов рассказывал: ты дорогу даже в буран нашел Трое суток выбирались тогда? А?

— Трое, — кивнул Ташкан

бай. Видно было, что ему сильно не по себе. Даже сквозь смуглую обветренную кожу пятнами проступал нездоровый румянец. -- Сафонов шофер хороший. И человек...

— У меня друзей плохих нет, — перебил Бурыгин. — Давай ногу-то поглядим.

Ташканбай сел на землю, с усилием стянул тонкий сапог, потом шерстяной красиво связанный носок. Ступня распухла. Кровяные разводы поднимались к щиколотке.

— Мать или жена вязала? — спросил Бурыгин, показывая на носок.

— Мать.

— Домой вернемся, попросишь ее связать для меня?

— Да

— Ну лады... — Бурыгин посмотрел на сапог. — Сорок второй размер? И у меня сорок второй.

Он быстро стащил валенок.

— Примерь-ка...

Ташканбай осторожно, словно нога была стеклянная, надел валенок на больную ногу.

—- Пройдись, — сказал Бурыгин.

Ташканбай с усилием поднялся, сделал несколько шагов.

— Жаксы.

— Ну и ходи, ходи, ходи, — улыбнулся Бурыгин. — А я в твоих сапогах дошлепаю...

Они шли точно по громадному заброшенному дому. Только не видно было стен у этого дома, а крыша — бесконечное, низкое небо — давила, казалось, на самые плечи. Бурыгин нес кошму, в которой были завернуты все их пожитки: чацник, две кружки, алюминиевая плошка, прикус и главное — две голубенькие банки со сгущенным молоком. Максимов тащил канистру, в которой бензина оставалось на треть, но шел так, словно волок мешок с мокрым песком. Время от времени канистру брал Ташканбай, и вместе они чуть прибавляли шаг, догоняя Бурыгина, который нарочно шел медленно, чтобы они не очень отставали.

Буровая, к которой их вывел Бурыгин, была брошейа еще несколько лет назад. Электросваркой на тронутом ржавчиной листе железа было выведено: «Ак-саксаул, ЖНРЭ № 3. 1969». Они шевелили губами, читая и читая надпись, оставленную неизвестным сварщиком из Жетыбайской нефтеразведки, и потом сколько-то времени молча сидели на кошме, стараясь спрятаться от ветра за стальными переплете ниями вышки.

Первым очнулся Бурыгин. Двигаясь медленно, через силу, осмотрел брошенную буровую, нашел разбитые доски, слежавшиеся бумажные мешки, какую-то ветошь — все это приволок в одно место.

— Эй, Николай, не спи. — Ташканбай потряс Максимова за плечо. — Пошли бурьян соберем. Костер разожжем: легче будет, тепло будет.

Коля не пошевелился. Сидел неподвижно, будто не чувствовал ни ветра, ни холода, смотрел на стальную вышку, в переплетениях которой свистел ветер.

— Давай, Коля, -- Ташканбай не отставал от Максимова. — Чего ждешь? Двигаться надо. Замерзнем, к шайтану...

Максимов встал, будто по частям собирая свое длинное худое тело. Побрел за Ташканба-ем, думая о своем.

Если бы ему, Николаю Максимову, кто-нибудь раньше сказал, чго он заблудится на Устюрте, ои бы, пожалуй, рассмеялся. Ну и что? Даже интересно: приключение. А то живешь — работа, общежитие, друзья, телевизор, танцы... Катится жизнь — никаких тебе происшествий. Будто и не в пустыне живешь, а в зеленом Краснодаре, где Николай родился, вырос, закончил школу, откуда ушел в армию. Он и на Мангышлак поехал, если разобраться, чтобы себя проверить: сможет ли выдержать жару, пыль, безводье, бураны? Приехал, а жизнь, ну, почти не отличается от краснодарской. Разве что Новый Узень городок пока небольшой да деревья плохо приживаются. Ну еще, правда, рейсы длинные. Сто, двести, триста километров здесь не расстояние. Вышки нефтеразведчиков разбросаны по всей пустыне. Только знай вози и вози стальные трубы.

Накануне, перед самым рейсом, Максимов, поставив трубовоз, заторопился в комитет комсомола, где его ждали ребята. Было очередное заседание комитета, и они сначала говорили о том, как лучше поздравить ветеранов с приближающимся Днем Победы, а потом о работе «Комсомольского прожектора». Максимов на том заседании кипятился больше всех, наседая на механика Митрофанова — тоже члена комитета, ответственного за работу «Прожектора». Коля рассказал, что на буровых, где работают комсомольско-молодеж-ные бригады, труб не хватает, а «Прожектор» светит слабо: давно пора как следует осветить ра