Вокруг света 1978-10, страница 8

моста, Евгененко замкнулся, ушел в себя, и от былой его общительности не осталось и следа. Мы стояли у самого начала моста, на насыпи, на расстоянии, как два незнакомых человека, и смотрели на городскую черту вдали. За нашими спинами иногда шуршал гравий — это путеец ходил у своей будки. Так что нас было на мосту трое. Впереди на пути к городу, посреди Амура, над небольшим островком висели облака тумана. Но сопки теперь были рядом, и ветер доносил до нас запах хвои, талого снега и, продолжая свой путь, гудел и сопротивлялся где-то в переплетениях ферм моста, трапециями возвышающихся над рекой. И все же, слушая пробивающийся снизу шелест вод Амура, казалось, что после города мы попали в полосу тишины.

С Евгением Евгененко я был знаком уже несколько дней. Каждое утро заходил в его кабинет первого секретаря горкома комсомола. И хотя знал, что он только недавно вернулся с XVIII съезда ВЛКСМ и дел у него по горло, просиживал у него, пока он принимал людей, отвечал на телефонные звонки, договаривался о встречах и совещаниях. Но, видя, как он разрывается на части, уходил с надеждой на следующий день, а он разводил руками, говорил: «Завтра будет спокойнее». Он, наверное, был не рад, что при первой встрече предложил мне съездить на мост...

Евгений стоял все так же в стороне, расслабив галстук, расстегнув ворот — пиджак он перекинул через руку, — и, надув полные юношеские губы, тер в ладонях какую-то траву и подносил к лицу так, будто горстями пил ключевую воду. И вдруг в нем, как мне показалось, проступили черты того самого рабочего парня; о котором он немного рассказывал по пути к мосту.

...Родился в Комсомольске-на-Амуре, уехал в Пензенскую область, уехал потому, что имел возможность вернуться. И вернулся. Отслужил в армии. Пришел на завод. Днем у станка, вечером в политехническом институте. Окончил, стал инженером, тоже на своем заводе... А потом рекомендовали на комсомольскую работу.

Я смотрел на Евгененко и понимал, что он отключился от горячки повседневных дней. Кажется, сам бы я стоял и слушал прохладный шелест Амура, изредка сторонился проходивших

мимо поездов... Но что-то мешало, отвлекало. Обнаружив на дальнем берегу знакомые строения, вдруг поймал себя на мысли, что пытаюсь представить другое время и другие приметы. Не знаю, думал ли об этом же Евгений, но вдруг он повернулся ко мне и спросил:

— Ну как, удалось встретиться со Смирновым?

— Удалось, — ответил я, — и не только с ним...

Я позвонил в квартиру номер двадцать два одного из домов Дворцового переулка, на окраине города. Дверь открыл человек, которого сразу узнал, хотя видел его впервые.

— Простите, хожу по вашему городу и ищу прошлое, — сказал я от неожиданности.

— А что, настоящее вас не устраивает?

— Зачем же... Настоящее на виду, ходи и рассматривай.

— А мост наш видели?

— Пока издали.

По ту сторону двери стоял крепкий, коренастый, в рубашке навыпуск Сергей Иванович Смирнов. Нетрудно было догадаться, что седые волосы он обычно расчесывает на пробор. Сейчас они слегка спадали на лоб, и он, убрав их, внимательно, спокойно посмотрел на меня.

— Проходите, — сухо предложил хозяин. — Мы всегда рады гостю, и особенно тому, кто пришел напомнить нам нашу юность... Только у нас ремонт. — Он остановился на пороге пустой комнаты и дал мне посмотреть на свежевыкрашенные розовые стены. — А теперь прошу вас сюда...

Мы вошли в комнату, заставленную мебелью, собранной со всей квартиры, стали протискиваться по узкому проходу к дивану, но, когда сели, оказались прижатыми лицом к книжной полке.

— Лучшего места для беседы мы сегодня не найдем, — сказал хозяин и умолк.

— Сергей Иванович, вы были делегатом X съезда комсомола... — начал было я, но он не дал мне договорить.

— Все по порядку. Вспоминать так вспоминать...

Сергей Иванович снова замолчал, будто случайный встречный взбередил его душу и исчез, а он теперь сидит в застывшей позе, смотрит перед собой, но видит совсем другое... Вдруг он встал — видимо, хотел прой

тись, — но, осознав, что комната заставлена, снова сел рядом.

— Вы знаете, что в ту пору в Москве был Камерный театр?

— Ну как же — на Тверском бульваре...

—- Не удивляйтесь, в 1928 году я строил пристройку к этому театру. Вроде отсюда все и началось. Мне тогда стукнуло семнадцать лет. Работа в Москве кончалась, и я написал дружку в Ленинград, на Путиловский завод. «Приезжай, — ответил он, — принимают от ворот...»

Он опять сделал паузу, очевидно, хотел убедиться, дошел ли смысл его последних слов до собеседника, но для обстоятельности своего рассказа все же решил пояснить:

— Тогда на работу принимали через биржу труда, а на Пути-ловском — прямо у главных ворот. На заводе я попал в бригаду Саши Филатова, строили кузнечный и сборочный цехи... Сразу же договоримся, — вдруг обратился Сергей Иванович ко мне, — что я буду называть имена своих товарищей тех лет. Без них разговора не получится... Так вот, со мной работал еще Сергей Робинов. Он сейчас живет в Ленинграде, в звании капитана первого ранга в отставке... Это я к тому, что в начале марта 1932 года вызвали нас с ним в комитет комсомола. Вызвали и говорят: «Вам предлагают ехать на Дальний Восток». Ну а у нас понятие об этих краях было смутное, знали только, что царское правительство высылало туда людей... «Надо, —- сказали, — в Смольном документы оформлять». Тут все и завертелось: прошли медицинскую комиссию, а 12 марта собрали нас — 420 человек — в Смольном, в Большом зале, где Сергей Миронович Киров произнес речь... Говорил, что, мол, вы едете на освоение дальневосточных земель. И еще говорил: «В обиду себя не давайте...»

Тут Сергей Иванович оборвал свой рассказ. Он поднял голову и стал глазами перебирать корешки книг, будто в них он искал забытые детали, что-то восстанавливал в памяти.

— В нем была какая-то притягательная сила, — заговорил он задумчиво. — «Не давайте себя в обиду». Да, так и сказал Сергей Миронович... Здесь, на Дальнем Востоке, на маньчжурской границе, было тревожно. В случае чего мы должны были стать солдатами. Это мы хорошо понимали. Вот так мне и запомнилось то время, — заключал

6