Вокруг света 1979-02, страница 28

Но когда подплывали ближе, кусты вдруг оживали, и от реки убегали огромные рогачи. Вообще в первый день пути олени встречались часто. Они стояли на вершинах гор, отлеживались на берегах. Попался облезлый черный песец, которого я успел сфотографировать, прежде чем тот скаканул в сторону. Впереди все время маячила одна и та же стая гусей. Подпустив нас на выстрел, они взлетали, перелетали чуть дальше и продолжали нас поджидать, словно играли в догонялки.

К ночи налетел ветер с дождем и снегом. Едва успели укрепить палатку, втиснулись в нее втроем и всю ночь проворочались в тесноте без сна. К утру снег и дождь кончились, но ветер не переставал.

Мы спустились по реке всего километров на двадцать, график ломался, и лучше было, пожалуй, поискать укрытие да переждать непогоду. Но мои спутники об этом и слышать не хотели. Они надеялись, что дальше можно будет идти на моторе — в Энмываам уже принес воду первый приток, река должна была стать полнее. Но через сотню-другую метров винт чиркал о камни, лопалась шпонка. Слава менял ее, и мне приходилось снова браться за весла. Памятуя о дряхлом дне «Пеликана», на перекатах я вставал в полный рост, чтобы издали разглядеть предательские камни. Прыгая на волнах, мы неслись им навстречу: поворачивать было бесполезно. Слава стонал, будто о камни било его самого.

К концу вторых суток мы были лишь в восьмидесяти километрах от озера Эльгыгытгын. Почти ночью наконец-то остановились на ночлег. Вытянули лодки, развели костерок. Заприметив на небе звезды, решив, что дождя не будет, я расстелил свой кукуль у костра, чтобы не тесниться в двухместной палатке. И долго не мог заснуть, глядя на звезды, слушая неумолчный шум реки, вспоминая Олега Куваева и пытаясь разобраться в таинствах человеческой души, где помимо нашей воли живет тяга к бродяжничеству и странствиям.

Меня разбудили птицы, они расплакались прямо над головой. За ночь спальник покрыло белой изморозью, как и лодки и камни вокруг. И когда я выбрался из мешка, осторожные гагары замолкли от неожиданности. Отражаясь в тугой зеленой поверхности реки, они замерли, боясь пошевелиться. Видно было, как стекали капли воды с клювов. Придя в себя, птицы ударили крыльями по воде и, высоко подняв шеи, тяжело взлетели, недовольно гогоча и, должно быть, переругиваясь друг с другом.

День, не в пример предыдущему, был ясным и солнечным. Впервые за это время мы, не торопясь, по

завтракали, загрузили лодки. Я даже успел поснимать оленей, пасущихся на другом берегу, а Борис порыбачить со спиннингом. Кажется, наконец-то до всех дошло, что спешить бесполезно, реки не перегонишь. Впереди был небольшой перекат, дальше начинались скалы, глубина. Слава сразу же накрепко привязал Дядину лодку к «Пеликану», и мы тронулись.

Я устроился поудобнее на носу, повесил на грудь широкоформатный фотоаппарат, готовясь снимать пейзажи. Как вдруг, еще не понимая, в чем дело, почувствовал: произошло что-то непоправимое. Мы стояли, а мимо бешено мчалась река.

Я обернулся. Лодка Бориса, которая была у нас на буксире, влетела в нишу скалы, и течение зажало ее там. Борис беспомощно отталкивался от скалы, пытаясь выскочить. Вода заливала лодку, шумным потоком подбиралась и к нам. Мотор сразу же заглох. Мы тонули...

В прошлом году в конце экспедиции у меня сгорели все пленки и аппараты на таймырском озере Аян, пропали редкие кадры, и теперь, кажется, несчастье повторялось. Я схватил кофр, где лежали пленки и телевики, и озираясь, как загнанный зверь, обдумывал, как бы их сохранить, если придется плыть. «Где нож... нож где?» — кричал озверело Слава, перекрывая шум воды. Нож всегда висел у Славы на поясе, но сегодня, как нарочно, он куда-то запропастился.

Внезапно я увидел в скале небольшую приступочку, на которой можно было стоять. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, держа в руке кофр, я выскочил из лодки. В то же мгновение Слава нашел нож, ударил по красной нейлоновой бечеве. Освободившись, залитая водой лодка исчезла за выступом скалы. Следом за нею пронесся резиновый ковчег Дяди, подхваченный течением. Я остался в одиночестве на узеньком карнизе.

Ощупывая рукой камни, почувствовал, что они держатся довольно прочно. Опираясь на них, я постепенно взобрался на скалу, примерно на высоту второго этажа. Здесь была хотя и узкая, но довольно длинная площадка, где можно было уже поставить кофр, сесть. На этом пятачке я мог прожить хоть неделю. Но радость, что удалось выйти из переделки сухим, сохранить фотоаппараты и пленку, тут же улетучилась. Ребятам ведь и так тяжело, а теперь им придется выручать меня... И я снова полез наверх, рассчитывая сам выйти к тому месту, где они пристанут.

Продолжая отталкиваться от камней, держа в одной руке сумку с фотоаппаратами, я поднимался все

выше и выше. Но вот выскользнул из-под ноги один камень, другой, вслед за нижними двинулись верхние камни. Осыпь пришла в движение, и я забился на ней, как попавшаяся на липучку муха. Внезапно со всею отчетливостью понял, что попался и уж отсюда-то мне не выбраться.

Не размышляя, отставил в сторону кофр. Все, кроме жизни, потеряло цену. Я слышал, как кофр с аппаратами полетел вниз и шлепнулся в воду. Рванулся вбок, увернувшись от огромного, катившегося сверху черного камня, затем оперся на недвижимый обломок, который сразу же стал уходить из-под ноги, прыгнул вверх. Что-то больно ударило по ноге, но сверху, с края скалы, ко мне тянулась тонюсенькая веточка какого-то растения. Задыхаясь, я вцепился в нее...

Стебелек, слава богу, удержал. Удержал на какое-то мгновение, но его оказалось достаточно, чтобы перенести тяжесть тела, оттолкнуться от ушедших вниз камней и прочно вцепиться в дерн. Подтянувшись, я выбрался наверх.

Внизу, на другом берегу реки, увидел лодки и сидящих в изнеможении Славу и Бориса. Они смотрели на меня и, наверное, раздумывали, как снять со скалы этого искателя приключений. Самое страшное было позади, и я беспечно помахал им рукой. Подо мной шумела река, гремя порогами, в синем небе нежно кудрявились облака. Пронзительно яркий свет солнца заливал тундру до самого горизонта.

И тут я увидел Его. Это было как наваждение — полусон, полуявь. Надо же, в такой момент! И как здорово, что на груди у меня болтался . хоть плохонький, но все же аппарат, случайно уцелевший. Я нацелился.

Медведь стоял на задних лапах, поднявшись из невысоких кустов голубики, и внимательно, как сурок, смотрел на меня. Лихорадочно я нажал на спуск. Было далеко, и я знал, что медведь получится очень маленьким, но все-таки это была награда. Нет, это был не узкомордый, не огромный и страшный мед-ведь-кадьяк, но, честное слово, медведь был светлый! Не белый, а именно светлый, будто седой. Словно бурого медведя накрыли белой полупрозрачной тканью. Нижние части лап и живот оставались темными, а спина была светлой.

— Медведь! — что есть силы заорал я, не зная, что делать. У меня уже не осталось пленки. Медведь, озираясь и нюхая воздух, неторопливо уходил в горы.

Слава продолжал сидеть, и я опять закричал: «Светлый медведь! Светлый...» Но Слава продолжал сидеть, не обращая на меня внимания. Потом снял сапог, стал выливать из

26