Вокруг света 1979-12, страница 11

ИСИДОРО КАРРИЛЬО ШАХТЁР ИЗ ЛОТЫ

Л. КОСИЧЕВ

Только что приехавшие в Запорожье маленькие чилийцы разыгрывали жуткую сцену похорон: они покрывали кукол платками и укладывали аккуратным рядком перед тем, как закопать в вырытые в песке могилки. Среди этих малышей был и Гало, младший сын Исидоро Каррильо.

Через два года после страшного эпизода, о котором мне рассказали, я встретил этого смуглого мальчугана с непокорным вихром и широко раскрытыми темно-коричневыми глазами во дворе дома на Украинской улице, где он тоже возился в песке. Мне показали его соседи. Гало строил дом. Ему помогал синеглазый светловолосый малыш, подвигая ладошками к зыбкому сооружению «строительный материал».

В этот момент я подошел к ним:

— Буэнос диас, Гало!

— Буэнос диас! — ответил Гало, чуть растерявшись.

— А я приехал к вам. Ты проводишь меня к себе домой?

— Да! А вы откуда приехали?

— Из Москвы. Но когда я жил и работал в Чили, я несколько раз встречался с твоим папой.

— А я все знаю о моем папе.

— Кто же тебе рассказывал о нем?

— Мама...

Когда Исабэль Каррильо открыла нам дверь, я увидел типичную смуглую чилийку юга. У Исабэль густые черные волосы и светящиеся спокойной добротой темные глаза, в которых гибель мужа оставила печальный след. Говорит она, перемежая русские и испанские слова. По ее внешнему виду трудно представить, что она — мать двенадцати детей. В Чили я много слышал об этой большой, замечательной семье Но знаком был только с ее главой — Исидоро.

— Ты можешь, Гало, перечислить имена всех твоих братьев и сестер?— спрашиваю мальчика.

Гало начинает перечислять по пальчикам:

— Эдита, Чавелла, Соня, Лус, Виола, Елена, Валентин, Василий, Федор, Владимир, Горький

Заметив мою реакцию на последние имена, Исабэль говорит:

— Не удивляйтесь, что у нас в семье русские и даже не совсем обычные русские имена. Для Исидоро Советский Союз всегда был мечтой. Знаете, почему мы назвали нашего первенца Федором? Ему сейчас уже 25 лет. Во время второй мировой войны — Исидоро был еще подростком — Лоту всколыхнуло неожиданное известие: в бухте бросило якорь советское судно, чтобы пополнить запасы угля. Весь шахтерский городок устремил

ся к причалам. И как власти ни пытались не допустить встречи с советскими моряками, им это не удалось. Стихийно возник митинг, на котором попросили выступить белокурого моряка. Говорил он по-русски, и поэтому никто не понимал ни слова. Но когда советский моряк поднимал вверх руку со сжатым кулаком и произносил слово «фашизм», все было ясно. Это означало: да, мы разгромим фашизм. Того русского моряка звали Федором. На всю жизнь врезалась в память Исидоро эта встреча, это имя. Мы хотели, чтобы наши дети пошли по пути отца, чтобы это чувствовалось даже в их именах. И Исидоро был свидетелем твердости Федора, которого держали и пытали в той же самой тюрьме города Консепьсон. Во время последнего свидания с сыном Исидоро сказал ему: «Ты должен быть готов к тому, чтобы позаботиться о своих братьях и сестрах и помочь матери. Ты должен знать: самое великое, что я узнал в жизни, — это коммунистическая партия, ей я обязан всем. Работайте вместе с партией и верьте ей всегда!..»

Исабэль показывает картину на деревянной плашке: унылые ряды серых бараков за колючей проволокой напоминают гитлеровские лагеря смерти. Это концлагерь Чакабу-ко, изображенный рукой его узника Федора Каррильо, который провел там два бесконечных года. Чилийские фашисты специально выбрали это место для заключения патриотов. Мне довелось в годы демократической власти проезжать мимо за

9