Вокруг света 1979-12, страница 12

f

брошенных селитряных копей Чака-буко, окруженных мертвыми песками пустыни. Ни кактусов, ни трав, ни птиц, ни облаков. Солнце, как раскаленный белый шар, висит над головой, обжигая кожу. Жара под сорок градусов. Бежать отсюда было невозможно. Жить тоже. В тяжелые минуты Федор не раз вспоминал последнюю встречу с отцом. Он очень беспокоился за мать, на которую так беспощадно обрушились жестокие удары судьбы. «Я должен выдержать этот ад, — говорил он себе. — Выдержать ради матери, ради дела, которому до своего последнего дыхания остался верен отец». И выдержал...

Сейчас Федор живет на Кубе, в ГДР — Василий, остальные братья и сестры учатся в Ивановской интернациональной школе-интернате имени Е. Д. Стасовой. Вместе с Исабэль и Гало я слушйю «говорящее письмо», которое прислала из Иванова Соня. «Дорогая мамочка и Гальито! Почти все мы закончили четверть хорошо. И вообще у нас здесь все очень хорошо...

Мамочка! Ты не волнуйся за нас. Мы тебе желаем здоровья и успехов в твоей работе на заводе. Не болей. Мы здесь часто собираемся вместе. Все мы живем дружно и помогаем друг другу, как говорил нам папа...»

Вот таким же Исидор был и в жизни, как на этом портрете, который висит на стене. Знакомое лицо с мягкой улыбкой и чуть прищуренными глазами. А за портретом встает образ коренастого невысокого человека, волевого, полного жизненной энергии. Настоящего шахтера Лоты...

Таким он мне запомнился, когда в Сантьяго в здании ЦК Компартии Чили на улице Театинос с ним познакомили группу иностранных журналистов, у которых было много вопросов к только что назначенному генеральному директору шахт Лоты. Но он сказал:

— Приезжайте к нам. На месте все виднее...

Дорога, подобно туннелю, прорезала густой хвойный лес. Словно раздуваемые ветром искры пламенели в листве красные копиуэ. Затем пейзаж резко изменился: потянулись голые холмы с изредка мелькавшими у дороги тополями. Чувствовалось приближение угольного края. И вот она, шахтерская Лота. Пыльные улицы с редкими деревцами. Деревянные дома, похожие на бараки. Воздух насыщен запахом угля и морской соли. Рядом тяжело дышал Тихий океан. Там, под толщей его дна, на глубине до километра шахтеры в удушливой духоте добывали уголь.

Вот как «выжимали» горняков владельцы компании «Лота-Швагер», принадлежащей семье Коусиньо. Она ввела здесь систему так называемых «неостывающих коек». Одна койка в бараке выделялась для двух или трех шахтеров, работавших в разные смены. Они поочередно спали на ней, так что постель никогда «не остывала». А рядом с грязными улицами

и убогими деревянными домишками горняков огромную территорию занимал роскошный эвкалиптовый парк. Не только мраморные статуи, но даже скамейки привозились сюда из Парижа. По парку разгуливали павлины. Но шахтеры не могли ступить на эту территорию, принадлежавшую Коусиньо.

— Нас всегда называли бунтарями, — рассказывал мне старый шахтер на пути к открывавшемуся в тот день первому дому отдыха для них. — И Исидоро вышел из горнила этой борьбы, став нашим профсоюзным вожаком. Под его руководством созданы советы по управлению производством. Мы начали больше добывать угля. Впервые наши женщины получили возможность работать. Строится жилье для шахтеров, улучшилось медицинское обслуживание, повысилась зарплата. А теперь вот, видите, открывается для нас дом отдыха. Все это, конечно, только первые шаги... Трудностей хоть отбавляй. Есть у нас еще и саботажники, и несогласные с новой властью. Но главное в том, что шахтеры впервые почувствовали заботу о себе...

Тысячи людей заполнили берег перед легкими корпусами только что построенного дома отдыха. Многие шахтеры в касках, в окружении своих семей, с детьми на руках. Они пришли на митинг, как на праздник. Да, эти люди отдали за «дона Чи-чо», как с любовью называли Сальвадора Альенде, свои голоса. Сальвадор Альенде поднялся на трибуну, оживленно разговаривая с Исидоро Каррильо. Легкий ветерок слегка шевелил его седые волосы. Предыдущие правительства боялись гнева шахтеров, их забастовок и демонстраций, предпочитая объезжать стороной Лоту, эти «красные баррикады Чили». А теперь президент здесь желанный гость. Никакая революция, говорил он, не может дать народу все немедленно, как по мановению волшебной палочки. И рабочие Лоты, как всегда, демонстрируют свое классовое сознание, давая отпор саботажникам и реакционерам. Еще не закончив свою речь, президент пожал руку Исидоро Каррильо...

«НА НАШЕ МЕСТО ВСТАНУТ НОВЫЕ ТОВАРИЩИ...»

В сентябре начинается чилийская весна, яркая, безоблачная, с ослепительно синим небом над исполинскими стенами Анд, облаченных в белые одежды снегов.

Но весна, приносящая радость, в 1973 году не заглушила тревогу чилийцев за будущее своих завоеваний. Каждый день приносил новые свидетельства перемен в армии в пользу реакционных генералов и офицеров. Исидоро Каррильо обратил внимание, что на этот раз, 4 сентября, в очередную годовщину победы Альенде на президентских выборах, командование военным округом Консеп

сьона не прислало своих представителей в Лоту, хотя приглашение было передано заблаговременно. Сослались на занятость. Чувствовалось, что назревало что-то недоброе. У Исабэль осталось тяжелое чувство на душе, когда она случайно услышала, как один из друзей Исидоро спросил:

— Что будет, если произойдет военный переворот?

— Тогда к власти придут фашисты. Для коммунистов не будет ни тюрем, ни ссылок — только пули...

Утром 11 сентября Исидоро, как всегда, включил радиоприемник. Но вместо обычной передачи новостей раздался голос незнакомого диктора из Сантьяго. Пункт за пунктом, тоном военного приказа отчеканивал он слова ультиматума, требовавшего, чтобы президент республики Сальвадор Альенде передал свои высокие полномочия вооруженным силам и корпусу карабинеров.

Исидоро, не позавтракав, поспешил в управление шахтами. Возвратился после обеда очень встревоженный.

— Они бомбили президентский дворец «Ла Монеда». Альенде, наверное, погиб...

В окно Исидоро увидел приближавшиеся полицейские машины. Сразу понял: это за ним. Успел лишь махнуть рукой жене и детям, выскочил во двор, пригнувшись, перебежал огород и исчез за редкими деревьями. Так он ушел в трудное подполье небольшого городка, где его знал каждый.

— Где сеньор Каррильо? — кричал 'офицер, угрожая пистолетом.

— Не знаем.

В доме все было перевернуто вверх дном, но, естественно, ничего криминального не нашли.

— А вас мы все же должны арестовать, компаньеро комсомолец, — с издевкой сказал офицер Федору.

Исабэль, вскрикнув, бросилась к старшему сыну, но его уже под дулами автоматов выводили на улицу.

Потянулись тяжкие дни неопределенного ожидания. Полиция так и не напала на след Исидоро. Но однажды, когда военные власти стали во всеуслышанье объявлять о том, что скрываются лишь те, кто совершил финансовые или уголовные преступления, в противном случае, мол, им нечего бояться, Каррильо решил доказать свою невиновность. Даже если бы это стоило ему жизни. Он открыто появился в городе, готовый сдать дела управления шахт. «Наверное, ему не надо было так делать, — говорил мне один из знавших Исидоро чилийцев. — Но он был слишком благороден».

Фашисты тотчас же арестовали бывшего генерального директора и заточили в похожее на форт здание тюрьмы в городе Консепсьоне. Здесь и встретились в одной камере Исидоро Каррильо и Селедонио Мар-тинес...

— За что вас арестовали, товарищ Мартинес?

— За то, что я коммунист. Их интересовала подпольная организация

ю