Вокруг света 1980-03, страница 47

пройдет. Сорок километров от Перми, а попробуй доберись...

Недобрым словом поминал эту дорогу и директор Пермской специальной научно-реставрационной производственной мастерской Иван Захарович Косарев. Он прежде всего говорил о том, что сдерживает строительство музея. О дороге. О сезонности — ведь работы приходится вести только летом, и почти все деньги, кото;рые дает Общество охраны памятников, надо освоить в какие-то несколько месяцев. О том, как трудно достать сегодня бревна сосны или лиственницы 18-<метровой длины. О сложности перевозки жилых изб — людям надо предоставлять квартиры... «За восемь лет работы, — говорил Косарев, — мы смогли разобрать, перевезти и поставить лишь девять памятников. В 80-м году музей собираются открывать, и к этому времени еще три-четыре памятника надо реставрировать непременно».

Три островка — три деревеньки вырастут со временем на зеленых склонах Заповедного холма: одна — типичная для Северного Прикамья (прототипом послужит село Янидор в Чердынском районе), вторая — характерная для Южного Прикамья, третья — коми-пермяцкая. Но самым, пожалуй, необычным будет промышленный сектор: ни в одном музее под открытым небом не увидеть промышленную архитектуру, связанную с древним промыслом — солеварением.

Еще на пути в Хохловку я расспрашивала Аюпа Асылова, что они сейчас строят.

— Соляной амбар кладем, — ответил он. <— Приходи, посмотришь...

Удары топора известили о том, что бригада Аюпа Асылова приступила к работе. Мы с Олегом, забыв про колокольню, поспешили на берег залива.

...Соляной амбар рубили у самой воды. Уже стояли стены из огромных бревен, и вдоль фасада, выходящего на реку, вела широкая галерея. Вода подступала к мощным ряжам, на которые опиралось строение. Уже можно было представить, как подплывает к «соляному магазейну» ладья, пристает к галерее и соленосы в белых рубахах взваливают на спину пудовые мешки... (Я видела в Пермском музее фотографию соленосов и, кажется, поня/la дословный смысл выражения «пермяк — солены уши».)

Внутри амбара остро пахло смолой, стружками. «Во дает, городской сразу б сдох!» — восхищался Олег, глядя, как Михаил Алексеевич Бак-лушин поднимает бревно — подпорку под леса — и ставит его в угол, на попа. Плотники наращивали леса, чтобы класть стены дальше. Они и так были в рост с окружающими

их елями, но оказалось, что надо нарастить еще столько же. Только «тогда амбар будет таким, как строили его когда-то. Амбары всегда считались важнейшими зданиями в городе, и если сгорали при пожарах, то упоминались наряду с земской избой и церквами.

По шаткой лесенке мы поднялись на верхние леса. Олег тут же побежал к деду, рядом с которым работали Александр Иванович Базаев и Аюп Асылов.

Мы стоим с бригадиром, опершись на последний венец, и, кажется, совсем близко, над головами, носятся птицы.

— Сейчас что, — улыбается Аюп, — высота нас не пугает. Есть трактор, есть кран. А вот как раньше с такими махинами справлялись? Лошадь, блок — вот и вся техника...

— А крышу какую класть будете? — спросила я.

— Двускатную. На самцах. Покроем двумя рядами теса да прокладку из берестяного «скалья» пустим. Работаем точно по документам, чертежам. Ну а там, где неясно, глядь — и сотворишь сам...

Аюп взялся за топор. Лицо его снова стало замкнутым, сосредоточенным.

...Неподалеку от амбара поднимается рассолоподъемная башня, похожая на сторожевую; она сложена из темных, рубленных в обло бревен. Рядом соляной ларь, будто обыкновенная изба, но без окон; он стоит на ряжах и стянут деревянной рамой, точно обручем; стены черные, с белыми потеками и пятнами соли. Варница еще не собрана: ее огромные серые, растрепанные временем, изъеденные солью бревна рассыпаны по зеленой траве. (Реставраторы говорят, что для них это самый больной период работы: только что памятник был, но пока еще его нет. В такие дни он напоминает неприбранного человека, вид которого не предназначен для постороннего глаза...) Соляной завод, точнее, одну ячейку его из четырех строений, где полностью можно проследить процесс производства, — рассолоподъемная башня, ларь, варница и амбар — реставраторы перевезли из Усть-Боро-вой.

Еще до поездки в Хохловку я побывала в Усть-Боровой, что стоит на окраине Соликамска. Почерневшей крепостью среди современного поселка гляделся сользавод. Его основал в 1882 году промышленник А. В. Рязанцев. Любопытно, что «ря-занцевские солеварни» закрылись совсем недавно — почти век прослужил деревянный завод и мог бы, верно, служить и дальше, но условия труда были слишком далеки от сегодняшних.

Четко просматривалась планировка заводского двора: берег реки — линия амбаров, за ней — линия ларей и варниц. За спиной варниц поднимались вертикали труб. Рассолоподъемные башни по углам словно охраняли этот островок прошлого. Через улицу, на которую выходили глухими стенами постройки завода, — казалось, это одна сплошная стена, сложенная из бревен, — стояли тоже вытянувшиеся в линию и тоже потемневшие избы. В них когда-то жили рабочие соль-завода.

Все здания сохранили много особенностей деревянных построек Прикамья: ведь приемы русского деревянного зодчества не менялись веками. Так что «ря-занцевские солеварни», несмотря на свой столетний возраст, позволяют заглянуть во времена более отдаленные, когда соледобывающая промышленность Прикамья была в расцвете.

В известном многотомном сочинении «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» подробно рассказывается, как еще в начале XV века русские посадские люди, пришедшие с европейского Севера, завели солеварение на речке Боровице, притоке Камы, а потом и на реке Усолке. Так начинался город Соль-Камская. В 1558 году Иван Грозный пожаловал Строгановых землями близ «Ве-лик!я Перми», дозволяя им строить города и призывать «людей неписьменных и нетяглых варницы заводить, соль варить». Несколько веков подряд начиная с XVI века центр России кормился солью-пермянкой. Шла она и на север, в Печорский край, в Олонецкую губернию, в Финляндию.

Развивался соляной промысел, возникала и русская деревянная промышленная архитектура. Она до сего времени восхищает специалистов своеобразием, свежестью конструктивных решений. И своими размерами. Скажем, трубу-матицу, которую загоняли в землю на глубину нескольких десятков сажен, изготовляли из соснового бревна диаметром «с край на край аршин без дву вершков» — 62 сантиметра! По ней бадьями поднимали рассол. Со временем провели сквозь матицу обсадные трубы, и качал уже насос, приводимый в движение лошадью; над скважиной вырос сруб-башня... Некоторые исследователи не без основания полагают, что прототипом рассолоподъемной башни послужила башня сторожевая.

Добытый рассол по желобам, лежащим на столбах, тек в ларь, где его можно было хранить долгое время.

Ларь, что стоит сейчас на Заповедном холме, перевезли из Усть-Боровой не разбирая. Реставраторы знали, что собрать просоленные, проконопаченные смолой брусья будет сложно, и главный архитектор Пермской мастерской Генрих Лукия-нович Кацко выдвинул и разработал план перевозки строения целиком.

...Сначала тащили стотонный ларь к берегу. Надо было преодолеть метров триста. Тащили осторожно, при помощи домкратов, различных блоков и полиспастов. Для этого на берегу реки, в Усть-Боровой, построили специальный причал, закопали якорь-мертвяк. То же самое пришлось делать и в конце пути, у берегов Заповедного холма. Триста километров плыл ларь на барже вниз по Каме. Весной. По большой воде.

Работа была трудная, необычная, и, хотя с того времени прошло уже лет пять, реставраторы до сих пор вспоминают, как это было.

В Пермской мастерской меня по-

45