Вокруг света 1980-05, страница 39ему нравится. Мы, в свою очередь, набираемся кофанских слов. Все со смеху покатываются от нашего произношения. Я предлагаю Этору поединок в пережимании рук. О работе он уже давно забыл, а у меня язык не поворачивается напомнить ему про нее. Она ведь не убежит, спешка ни к чему, ведь так прекрасно пить цецепе, посиживая в тени хижины. Чего еще надо? Что будет завтра к обеду? Подобный вопрос никогда не зародится в голове кофана. Всегда можно перебиться, значит, и о будущем беспокоиться нечего. Колдун Машукури с зеленым птичьим пером в подозрительно красноватом носу ведет себя довольно сдержанно. Старик К'енама покачивается и наблюдает за нами. Я уговариваю Этора, чтобы он что-нибудь спел. «Нет, нет, я ничего не знаю», — отказывается он и предлагает исполнить что-нибудь нам. — А почему бы и нет? — переглядываемся мы с Петром, и вскоре смело, хотя и несколько фальшиво звучит наш дуэт: «Танцуй, танцуй, выкруцай, выкруцай...» Кофаны восхищены. — А теперь твоя очередь, Этор, а то я подумаю, что ты трус, просто боишься нас. Как будто мы дикие звери. И я строю дикую мину. Этор повторяет ее, скалит зубы, таращит глаза, злобно рычит и воинственно поднимает руки над головой. Обоих нас разбирает смех, и вдруг Этор, к нашему удивлению, действительно начинает петь. Жалко, что магнитофона нет под рукой! Этор издает четкие, гортанные звуки, ритм песни упорядочен... Я использую ситуацию и прошу, чтобы К'енама тоже спел. Он наверняка знает старые песни. Старик не заставляет себя долго упрашивать. Я счастлив, но радость портит опасение, что подобная атмосфера больше никогда уже не повторится. К'енама поет долго, чувствую по обстановке и лицам присутствующих, что песня, вероятно, рассказывает о народе кофанов, его земле, прошлом, великих предках. На дворе быстро темнеет. Я говорю людям, что мне очень нравится раскраска их лиц. Лица кофанов и вправду раскрашены пестрее и изящнее, Чем у любых других соседних индейцев. Этор по-кофански о чем-то договаривается с колдуном Машукури. Оба подсаживаются ко мне. Этор откуда-то вытаскивает плод очиоте, колдун плюет на пальцы, растирает красные семечки в колючей оболочке; через минуту я уже размалеван как настоящий кофан. КУРАРЕ Вопросы о числе детей приводят кофанов в раздумье. Вначале под считывают на пальцах, расспрашивают жен, прикидывают так и сяк, и еще через день приходят: да, оказывается, есть еще один! То же самое и с возрастом. Сколько лет, сколько месяцев жизни? Время здесь особого значения не имеет. То же и с самим понятием работы. Это скорее деятельность, которая проводится в зависимости от желания и настроения и очень редко когда в соответствии с каким-то планом. Никакой регулярности и обязательности в нашем смысле слова не существует; даже и потребность в еде не является достаточно движущим моментом. Этор был вчера на охоте и добыл дикого поросенка-пекари. Жена поджарила его, а сегодня уже все съедено. Есть пища — наедаются до отвала. Нет голодают по нескольку дней и пьют цецепе. Чтобы пойти поохотиться «для дома, для семьи», кофан должен себя заставить. Зато охота на ягуара — о, это нечто совершенно другое! Ожерелье из ягу-арьих клыков — это документ, единственный документ живущих в джунглях индейцев, удостоверящий личность владельца, его храбрость, а тем самым и авторитет. При избрании нового кураки-вождя люди смотрят, сколько ягуаров он убил. На охоту кофаны берут с собой копье, духовую трубку с отравленными кураре стрелами и мачете, хотя и у ружей становится все больше приверженцев. Кураре — самое ценное из кофанских сокровищ. Это дар природы и колдуна. Природа дает, а колдун знает, как получить ее подарки. Изготовление яда окутано тайной. Далеко в джунглях есть хижина, где колдун Машукури по нескольку дней варит в глиняных сосудах экстракт плода «ocotea venenosa*- Д° начала семидесятых годов нашего века кофанский вид кураре был европейцам неизвестен. Колдун по потребности делает яд разной концентрации, которая измеряется числом прыжков обезьяны после попадания стрелы: кураре одного прыжка, двух, четырех. Мало какое из амазонских племен знает производство кураре, потому-то яд для стрел — столь ценная валюта в меновой торговле. Колдун не только готовит яд. Он помогает стимулирующими средствами охотнику, — главным образом при изнурительном преследовании ягуара — многочасовом беге по джунглям, когда нет времени на приготовление еды и питья. Да в этом охотник и не нуждается. В его распоряжении «йоко» — одно из чудес амазонской флоры. Несколько капель сока из его листьев подавляют голод и жажду на двадцать четыре часа, придают силу, выносливость и прогоняют сон. «ВСЕ ДЕТИ — НАШИ» У кофанской этнической группы есть ряд загадочных особенностей. Первая из них, бесспорно, — язык, совершенно самостоятельный, не имеющий какого-либо родственного отношения с другими языками Америки. (Как в Европе у басков, а в Мексике у индейцев-тарасков.) Родители-кофаны берут себе имя по своим первенцам и пользуются им вплоть до свадьбы детей. Тогда они берут имя следующих детей, еще не состоящих в браке. Понятно, что при таком положении изучение родственных отношений, как основы общественной структуры этнических групп, становится делом весьма сложным. Кофаны признают равноправие потомков обоих родителей в обществе и социальной жизни. Дискриминация внебрачных детей — у них явление совершенно неизвестное. — Все дети — наши дети, — скажет кофан. — Дети моих братьев и сестер — мои дети, они меня называют отцом. Терминология родственных отношений подтверждает это. А наследство? Не наследуется ничего, даже социальные функции, за исключением «ведомства» колдуна. Когда кофан умирает, уничтожают его оружие, пирогу, хижину, дают его полю зарасти, и никто не имеет права петь его песню. Да, у каждого кофана есть собственная песня, которую он поет на праздниках. Колдун поразительно досконально знает природные лекарства. Машукури собрал для меня десятки целебных трав. Я был изумлен широким диапазоном его искусства: он лечил болезни мускулов, зубов» суставной ревматизм, воспаление почек и желудка, у него есть свой аспирин «кене-не» и гигиенический дезодорант «ампа-гуна», он знает, как ускорять срастание переломов. Вообще кофаны знают окружающую их среду в совершенстве. Но каков, собственно, их естественный интеллект? Я проверил это на специальных тестах. Даже ожидая высокого уровня, я все-таки был удивлен. В джунглях Амазонки, где понятие школы так же бессмысленно, как, скажем, анаконда во Влтаве, где никто не умеет ни писать, ни считать, из двенадцати вопросов теста они успешно решили в среднем по десять задач. Зато с самыми простыми они не справились, скорее всего не поняли системы, их природной фантазии не могло хватить на логику наших вычислений. Однако они смогли охватить эту систему почти полностью. НЕРАВНАЯ БОРЬБА Меня заинтересовало отношение кофанов к ценностям белых. В первые дни они прочесали весь наш багаж — нормальное явление для первобытных племен. Ничего у нас не пропало, разве что несколько свечек да кусок мыла. У кофанов нет нашего отношения к вещам, потому что в обладании вещами они не нуждаются. Они умеют ничему не удивляться. Я имел случай проверить эту типично индейскую особенность. Взял я как-то колдуна Машукури в Кито, столицу Эквадора. Он был в своей кушме, раскрашенный, с перышком в -носу. Кито ждал его со всеми соблазнами современного мира. Колонны автомобилей, роскошные витрины, телевизоры, идущие на посадку самолеты, грохочущие над самой головой, огни неоновых реклам... Но колдун шел как ни в чем не бывало, как будто он видел это каждый день. Ничто его не интересовало, он ни разу не оглянулся, вообще ни о чем не спросил. Он высокомерно игнорировал расставленные мною ловушки, а на рассказ о высадке людей на Луну только одобрительно 37 I |