Вокруг света 1980-05, страница 4

Разматывая ход своих мыслей дальше, Заулин пришел к такому выводу: фашистам рано или поздно придется вылезать из мышеловки, они попытаются пробиться к своим, и как можно скорей, пока фронт близко; значит, выйдут в чистое поле, и тут-то, пожалуй, и хватит взвода Дубинды...

Перед тем как отъехать, Заулин поделился с Дубиндой своими соображениями и добавил на прощание:

— Только на рожон не лезь, Павел. Горяч ты в бою, удержу нет. Как попрут — бей, а сам вперед не суйся, успеешь.

— Ясно, товарищ капитан. Нам-то теперь торопиться вроде некуда, — хитрил Павел, легонько подталкивая Заулина к «виллису», чтобы тот уезжал поскорее и дал время заняться делом.

Бойцы успели окопаться вдоль дороги, перешеек закрыли. Слева росли сосны, туда Дубинда поставил «дегтярь», справа, у брошенного сарая-коптильни, расположил станковый пулемет. А центр, насколько хватало голов, усилил автоматчиками. У каждого в подсумке было по две гранаты да столько же в «заначке» у бывалых, которые особо ценили круглые Ф-1 — «лимонки», или «фомки»: они не выпирали из вещмешка и вообще хороши были в ближней схватке в окопе и уличном бою. Патронами тоже пока все были обеспечены. Оставалось ждать.

Военная судьба Павла Дубинды складывалась так, что он часто попадал в рукопашный бой, оказывался впереди всех, первым врывался во вражеский окоп. То ли ноги были длинней, то ли кулак увесистей, то ли характером пошел в драчуна отца, который родом вышел с Херсонщины, из Прогноев, описанных Горьким в рассказе «На соли». Издавна Прогнои славились среди биндюжников. Отсюда выходили матросы, рыбаки, портовые амбалы, созданные для тяжелой морской работы. Позднее Прогнои назвали Геройским, поскольку дали они Отечеству двух матросов-потемкинцев, одного балтийца-большевика и четырех Героев Советского Союза.

Как и все его одногодки, Павел сызмальства привыкал к морю, рыбачил, ходил на парусниках. Он и служить попал на крейсер «Червона Украина», куда брали ребят гвардейского роста, недюжинной силы и обезьяньей ловкости, чтобы могли и кувалдой цепь расклепать, и вертеться в рассчитанном до дюйма пространстве между переборками, вентилями и другой начинкой военного корабля.

Когда началась война, крейсер

защищал от врага с моря Одессу, Перекоп, Керчь и Севастополь. Очень выручили Павла в те дни его выносливость и ловкость» Но особенно нужной оказалась природная хватка, когда, подобно тысячам матросов, пришлось ему идти в морскую пехоту.

В память о море оставил Павел себе тельняшку. Она согревала его в морозы, в ней он валялся по госпиталям, упорно отказываясь от больничных халатов, надевал ее, когда предстоял нешуточный бой. Не прятался Павел от пуль, но и на рожон не лез. Жизнь, как и пуля, щадит храброго и бьет труса. Награждали его орденами Славы за бои при ликвидации Бобруйского котла в Белоруссии, за освобождение польской деревни Мостувка, за город Шталлупен уже здесь, в Восточной Пруссии.

А вот как обернется дело у этой самой деревни Бладиау, Павел не знал. Деревня как всякая немецкая деревня. Каждый домик в порядке, как клавиши в аккордеоне, — беленькие стены, аккуратный садик, черепичная крыша, двор для просушки сетей, хлев для скотины. У площади — кирха и помещичий двор, огороженный высоким каменным забором с островерхими башенками по углам, с воротами из дубовых досок, окованных железом. В центре двора — двухэтажный дом с готическими узкими окнами и колоннами, прямой и строгой, как в казарме, кирпичной кладки. Позади дома многочисленные службы — конюшни, сеновалы, холодильники, погреба, свинарники и скотные дворы. Там-то, догадывался Павел, и находились главные силы. А в окраинных домах засели пулеметчики дозора. Ясно было, что фашисты затаились, когда по большаку шли наши главные войска, они пережидали, чтобы после выйти к своим по тылам. Значит, их было не так много, чтобы решиться на открытый бой, и не так мало, раз они сразились с ротной разведкой. Теперь гитлеровцы поняли, что обнаружены, и ждать не станут.

Знал Павел, что полезут напролом, но не догадывался, что так скоро.

Уехал Заулин, тут же, у дороги, похоронили убитого разведчика, туман ушел, рассвело. Тогда-то и показались фашисты. Они передвигались перебежками. Пробегут, пригнутся, осмотрятся — и дальше. По тому, как они умело прижимались к бугоркам, выискивали канавки, чтобы стать незаметней, понял, встревожившись, Дубинда, что будет иметь дело не с юнцами из гитлерюгенда и не

со старичками из фольксштурма, а с солдатами-фронтовиками.

— Патроны беречь1 Бить по моей команде и наверняка1 — крикнул он и сам лег за бруствер, поставил автомат на одиночный бой: так лучше видно, попал в кого или промазал. Пожалел, что теперь нет с ним самозарядки СВТ, хоть и капризничала она порой, но стрелять можно было издалека, не сравнить ее убойную силу с автоматом, да и кинжальный штык был у той винтовки — опять же в рукопашном бою вещь незаменимая.

Фашистов в лощинке перед окопами уже набралось порядочно, за сто. Затявкал пулемет, начал чертить по окопной бровке смертельные строчки. Под его прикрытием рванулись немецкие автоматчики — без крика, без ругани, ожесточаясь молча.

Павел заметил одного — в пятнистой накидке, ботинках, в кепи с длинным козырьком, — повел его на мушке. Подумал, что сейчас все тридцать семь его бойцов тоже взяли в прицел по одному. Пусть даже кто-то не попадет, промажет, так и то полвзвода уже не поднимется.

«Его» гитлеровец бежал скачками, по-заячьй, то появляясь на мушке, то пропадая. Уже стало вроде различаться лицо — носатое, вытянутое, без бровей и ресниц. Павел тихо нажал на спуск. Мягко толкнул в плечо автомат. Кепи с фашиста слетело, обнажив стриженную под бокс белобрысую голову. Он как бежал, так и воткнулся в землю.

И тут, охнув, забубнили автоматы, загаркали винтовки.

— Патроны беречь! — крикнул Павел что есть силы, но его голос потонул в грохоте разом начавшегося боя. Теперь приказы его не услышат, каждый станет стрелять и действовать сам по себе и до тех пор, пока не наступит пауза — словно глубокий вздох перед тем, как снова пуститься во все тяжкие... Если что надо сказать бойцам, так вот в эту паузу. Тогда зацепятся слова в разгоряченном мозгу, заставят действовать по-другому. Гитлеровцы откатились, оставив на поле трупы. И Павел, уловив паузу, крикнул нарочно резко, матерно, чтоб задело:

— Патроны! Так и растак!

И когда фашисты снова пошли в атаку, Павел с удовлетворением отметил, что бойцы стали стрелять экономней и попадать точней. Но и фашистские пули, стегая песок, то рюхали перед глазами, то взвизгивали над головой. Полетели донесения о потерях. Захлебнулся «дегтярь». Надо бы туда

2