Вокруг света 1980-07, страница 13

Асфальтированная дорога выводит к Акаки — городу, который иногда называют «Эфиопским Руром». Под этим подразумевается, что в Эфиопии, где кустарей значительно больше, чем индустриальных рабочих, а крупные предприятия затеряны среди мелких, как острова в океане, Акаки — мощный промышленный центр. В городке живет чуть больше 40 тысяч человек, а вся промышленность — это 32 небольших завода по производству металлоизделий, текстиля и искусственного волокна, одежды и продовольственных товаров. Конечно, Акаки не приходится всерьез тягаться с Руром, но город этот действительно рабочий, с чувством собственного трудового достоинства.

В Акаки меня пригласили на смотр нового отряда самообороны джутовой фабрики. На площади перед школой выстроились шеренги мужчин и женщин в зеленой форме. Демонстрируя искусство строевой подготовки, приобретенное за четыре месяца обучения, они с видимым удовольствием выполняли команды, однако повороты налево и направо выходили вразнобой, а команда «кругом марш!» удавалась немногим. Но на лицах сияла гордость, отражавшаяся в улыбках окружающей толпы.

— У нас в Акаки не было ни одного акта саботажа или диверсий, — говорил мне командир отряда Абрахам Сейюм. — Рабочие не допустят нарушений законности и порядка, потому что мы сейчас — хозяева своей судьбы.

Рекламные щиты с названиями иностранных фирм на подъезде к Акаки безнадежно устарели.

В Эфиопии уже давно национализированы важнейшие промышленные и торговые предприятия, баи ч, и страховые компании. На их базе учреждены государственные корпорации, а многие промышленные предприятия общенационального значения были сооружены с помощью стран социалистического содружества.

— За годы после революции, — рассказывал председатель профсоюза джутовой фабрики Тадессе Там-рат, — впервые в истории нашей страны установлен 8-часовой рабочий день и гарантировано право на труд, созданы условия, исключающие эксплуатацию человека человеком. Новое законодательство предоставило нам, рабочим, право на участие в управлении заводами и фабриками, а также дало жизнь профсоюзам нового типа, стоящим на страже интересов народа.

— Вы, наверное, удивляетесь, что я так гладко говорю? — улыбнулся Тадессе Тамрат. — Действительно, говорю, как газету читаю. Но ведь я не всегда могу подобрать слова. Мне легче пересказы

вать прочитанное. Я знаю, мне не хватает образования. Но когда было учиться? Толыко-только постиг грамоту, как пошел работать. Семьи у нас, сами знаете, немаленькие, а заработки у отцов ничтожные. Поэтому пришел я на завод еще мальчишкой. А когда подрос, стал постепенно разбираться, что к чему, не раз участвовал в забастовках. Сидел в тюрьме тоже не раз...

Потом власть взяли военные, полетел император. Но сразу, правда, не все получалось так, как хотелось бы. Некоторые рабочие решили, что после революции трудиться грех. Мы, мол, кровь проливали, а теперь пускай за нас другие поработают. Поломать такие настроения нелегко. Именно поэтому, — убежденно закончил Тадессе Тамрат, — нам нужна крепкая политическая организация. В программе ВВАС так и записано, что в авангарде национально-демократической революции выступит партия рабочего класса и правительство окажет всемерное содействие ее формированию...

«МЕСКАЛЬ» — НОВЫЙ ГОД

В рекламных брошюрах, которые неустанно распространяет бюро по туризму, Эфиопию преподносят как «страну, залитую солнцем 13 месяцев». Реклама нисколько не преувеличивает. В эфиопском году действительно 13 месяцев: первые двенадцать — по 30 дней,₀а последний состоит из пяти в обычные и шести дней в високосные годы. При этом эфиопский календарь отличается от григорианского на 7 лет и 8 месяцев. Но если Эфиопия отстает от многих стран в подсчете числа минувших лет, то по срокам новогодних праздников она идет впереди, и Новый год в Аддис-Абебе будут справлять 11 сентября 1980 года.

Встреча Нового года выпадает на окончание сезона больших дождей, когда между небом и землей встает сплошная стена падающей воды, а спустя недели две, на исходе сентября, словно где-то перекрывают водопроводный кран: пропадают свинцовые тучи, солнце подсушивает ямы и колдобины на проселочных дорогах, люди начинают полевые работы, открываются двери школ. И наступает праздник прихода солнца — «мескаль».

Новогодняя «елка» у эфиопов своеобразная. На площадях и во дворах домов воздвигают высокие шесты — «демеры», украшенные вместо игрушек желтыми цветами мескаля — по-научному лофофоры вильямсо-вой, — которые покрывают к середине сентября склоны холмов и гор. Под вечер у демеры собирается народ, и среди темных пиджаков горожан белеют искусно расшитые шам-

мы сельских жителей. Каждый приносит охапку хвороста и кладет у подножия «елки». Постепенно образуется пирамида из хвороста, а с наступлением темноты собравшиеся трижды обходят ее и поджигают. Вокруг пылающих костров начинаются песни и танцы.

Отдохнув и придя в себя после праздника, люди возвращаются к будничной жизни. Взрослые идут на работу, а детям пора в школу. В городских школьных зданиях заливаются голосистые электрические звонки, в отдаленных селениях учителя собирают классы, ударяя по железному билу или стуча палкой по куску «тукур дынгая» — «черного камня», который лучше бы назвать поющим камнем, потому что на его осколках можно играть, как на ксилофоне. Здесь и школа-то чаще всего — высокий шатер из веток и листов железа: мальчишки и девчонки устраиваются на циновках, а то и прямо на земле, поджав под себя ноги и разложив на голых коленях учебники и тетради.

В провинции Харарге я повстречал школу без стен. Класс расположился под могучим^ деревом, и молодая учительница, немало смутившаяся при виде иностранца, водила дрожащей тонкой палочкой по буквам алфавита и картинкам. Они были развешаны на гвоздях, вбитых в ствол дерева, который заменял классную доску. После уроков меня плотной стеной окружили мальчишки, и пришлось отвечать на десятки вопросов, летевших со всех сторон, потому что советские люди вызывают в Эфиопии огромный интерес.

Надо сказать, что с эфиопскими мальчишками журналистская судьба сталкивала меня значительно чаще, чем с официальными лицами. Возможно, потому, что служивый люд побаивается расставаться с кабинетным сумраком, а мальчишки ценят простор и свежий воздух и бывают везде. Среди моих знакомых были школьники, продавцы газет, сироты, выросшие на улице. Детей, которые в первый год моей жизни в Аддис-Абебе не имели крыши над головой и нигде никогда не учились, я позже встречал в интернатах. Быстооногие чистильщики обуви становились серьезными пионерами, а старшеклассники пускались в дискуссии о диалектическом материализме. В этих разговорах обычно недоставало знания английского или амхарского, но мы всегда находили выход из положения и общий язык. И с каждой встречей с моими старыми и новыми знакомыми я видел громадные перемены, происходящие в жизни Эфиопии, и убеждался в том, что эти перемены к лучшему, что на древнюю эфиопскую землю пришла новая жизнь, несущая людям свет и радость.

11