Вокруг света 1982-02, страница 45

хватить, прижать к лепешке кусочек мяса...

Следующие два дня мы вели отару довольно быстро. Нурягды был недоволен пастбищами, искал более богатые. Пожалуй, мы зря торопились. Скоро расстояние до кошары показалось нам слишком большим.

К вечеру чабаны стали с беспокойством посматривать на небо, о чем-то советовались друг с другом. Я тоже чувствовал себя неважно. Казалось, что-то должно перемениться вокруг, может быть, погода.

Проснулся от ощущения тяжести. С усилием отвалил полу дохи, которой укрылся с головой. Все вокруг покрывал толстый слой снега. Тяжелые хлопья продолжали падать. Я с удовольствием нырнул под шубу, как в берлогу. Однако сон не шел. Снова выглянул из-под шубы и понял, почему беспокоюсь. Я остался один. Ни чабанов, ни отары рядом не было.

В тревоге, то и дело просыпаясь, вылезая из-под шубы, я едва дождался утра. На рассвете из снежной пелены внезапно вынырнул Пишик-ага с верблюдами. Не знаю, как он смог их отыскать. Пишик-ага был сильно встревожен и оттого немногословен. Я помог ему собрать наше небогатое хозяйство, связать вьюки и погрузить их на верблюдов.

Уже рассвело, однако из-за снежной завесы я едва мог разглядеть гребни соседних барханов. Но Пишик-ага уверенно вел верблюдов, то ныряя в котловину, то поднимаясь на гребень. Через час мы догнали отару. Снегу навалило уже выше коленей. Овцы глубоко вязли, не хотели идти вперед. Как только чабаны оставляли их в покое, они собирались в плотные кучи головами внутрь и так стояли. Снег быстро укрывал их спины толстым одеялом. Видя, с каким трудом чабаны направляют отару вперед, я спросил Пишик-ага, почему нельзя подождать. Может быть, лучше, если отара постоит. Глядишь, и разъяснит. Но Пишик-ага только тихо сказал, глядя мне прямо в глаза: «Наверное, все бараны помирай». Лишь после его слов я осознал всю меру опасности, грозившую отаре. Забегая вперед, скажу, что и по сей день неясно, почему пустынные овцы в таких количествах гибнут во время сильных снегопадов. Они собираются в кучи и так стоят двое-трое суток, пока все не начинают ложиться, падать. Может быть, они устают, может быть, слабеют без корма, без воды. Трудно сказать.

Дав отаре передышку, чабаны снова направили ее вперед. Моя «вторая», самостоятельная, овца теперь была героиней. Главным образом она служила чабанам вожаком. Они направляли вслед за ней других овец. Даже та коза, что обычно вела отару, теперь то и дело хитрила, старалась спрятаться в глубь отары, не идти

первой. У нее были слишком короткие ноги. С какой-то непонятной гордостью я смотрел на «вторую» овцу. Да и чабаны не очень торопили ее. Конечно, мы все четверо по очереди шли впереди отары. Пишик-ага вел верблюдов, чтобы как-то наметить, намять дорогу в снегу. Те восемь километров, которые накануне отара прошла с легкостью, теперь показались нам немыслимо длинными.

К вечеру мы прошли едва полпути. Нурягды предложил мне и Пишик-ага отправиться с верблюдами к кошаре и устроиться на ночлег. Сам Нурягды собирался остаться с Овез-ли у отары, если удастся, подогнать ее поближе к кошаре, а нет — ждать утра. Овцы, вялые, безучастные, стояли, плотно прижавшись друг к другу, опустив головы. А снег все продолжал идти.

Я послушался чабанов, и мы вместе с Пишик-ага отправились к кошаре. Нет было смысла упрямиться. Я не знал, чем могу помочь. Чабаны надеялись, что возле кошары окажется машина, удастся известить совхозное начальство о беде, попросить помощи. Впрочем, они понимали, что и без того весь район, да и не только район, сейчас поднят на ноги. Конечно, уже все знали о беде в Каракумах, думали, как помочь.

Пишик-ага взобрался на верблюда, а я шел позади. Идти по следам было не так уж тяжело, и мы без приключений часа через два добрались до места. У кошары стояла водовозка. Использовать машину мы, конечно, не смогли. Ее шофер, совсем молодой парень, без конда повторял, как он был напуган, когда снег стал все больше заметать дорогу. Дорога в поселок ему была отрезана, и он стал пробиваться обратно к нам.

Втроем мы скоротали ночь и на рассвете вернулись к отаре. Пишик-ага ехал на переднем верблюде, а мы с шофером на заднем. Даже верблюдам было нелегко вышагивать по рыхлому снегу. Пустыня преобразилась. Конечно, я совсем не ориентировался, целиком доверяясь чутью Пишик-ага, его знанию этих мест.

Отару мы встретили в пути. Чабаны упорно вели ее к кошаре.

Нам в общем-то оставалось совсем немного. Как и накануне, мы мяли впереди отары дорогу, стараясь облегчить овцам путь. К вечеру все чаще позади отары оставались лежать обессилевшие животные. Уже в полной темноте мы загнали овец в кошару и, не ложась спать, отправились обратно. Снегопад не прекращался, но дорога, пробитая отарой, была хорошо заметна. К тому же посветлело, снежные хлопья как будто поредели. Мы грузили по четыре овцы на верблюда и отвозили их к кошаре. Наконец к утру и эта работа была закончена. Постелив кошмы в кошаре, накрывшись шубами, мы заснули рядом с овцами.

Еще два дня мы провели в снежном плену. Хотя снегопад перестал, пасти овец было бесполезно. Труднодоступный корм не окупил бы их усилий.

Как ни мало я знал туркменских слов, все же понимал, что чабаны без конца обсуждают, что делать, сердятся на свое начальство, не доставившее вовремя в кошару запас корма. За два дня ожидания некоторых овец пришлось прирезать. Они не выжили бы. Понятно, что недостатка в корме, мясе мы не испытывали. Трудно было приносить дрова. Приходилось ездить за ними на верблюде. Я подумывал, что здесь не помешали бы лыжи.

Наконец загудели долгожданные моторы. С большим трудом проминая снег, к кошаре приближался «Ки-ровец» с тележкой, а за ним еще две машины. Они были нагружены перемолотой верблюжьей колючкой — очень питательным кормом, любимым и верблюдами и овцами.

Постепенно жизнь в пустыне налаживалась. Проезжавшие мимо нас люди рассказывали о том, как пережили снегопад другие бригады. На соседнем с нами Культакыре жила семья Агалиевых: отец, мать и четыре сына. Они спасли стадо совхозных верблюдов и отару овец. На Культакыре стоял большой глиняный дом и несколько сараев. Когда начался снегопад, Агали-ага загнал овец прямо в дом и в сарай. Он не пожалел ни ковров, ни кошмы. Говорят, что когда отара покинула дом, на полу слой овечьего помета был толщиной в штык лопаты. По общему мнению, наша бригада отделалась довольно легко...

Немного покормив овец, дав им поднакопить силы, мы снова начали пастьбу.

День за днем уходим вдвоем с Овезли в пески. Снега почти нет, и песок закаменел. Ветер. Не слишком морозно, но на ветру коченеешь, плохо гнутся пальцы, все внутри сжимается в комок. Засунув руки в карманы, ссутулившись, медленно бредем за отарой. Где-то наша пастушеская удаль...

Иногда Овезли бросает спичку в куст селина. Не с первой, так со второй спички куст вспыхивает, и мы минуту-другую греемся в белом дыму.

После короткого отдыха снова пастьба.

Отара теперь уже не была для меня беспорядочным скопищем. Я знал, где у ней «голова» и «хвост», где правая сторона и левая. Теперь у меня всюду были знакомые овцы. Я умел пересечь отару, не нарушив ее спокойствия, направления движения, умел вернуть далеко отбившихся овец. Тех, что только лишь собрались отколоться, поправить было проще. Стоило свистнуть, прикрикнуть, как

43