Вокруг света 1984-03, страница 5

тшшшаЬтт

— Нет, Сиваковка давно не та, какой знал ее твой отец,— говорит мой двоюродный дядька, совхозный шофер Григорий Федорович Костырко.— От хуторов Нестеренок, Бережков, Рома-нют тоже почти ничего не осталось. Там ферма не помню уже и сколько лет. И двора, где ваши жили, тоже нет. Школа? Да ты что! Твой-то отец кончал, считай, бывшую церковноприходскую. Новая давно у нас школа. И болот тех нет, где раньше косили. Осушили их. Да вот сам посмотри — поле чистое перед двором. А ведь здесь еще целая улица была, дядька твой Александр Андреевич жил. Мелиораторы тут все перекроили... Тут уж другая жизнь давно. Рис разводим...

— Ну а озеро как?

— А что твоему озеру сделается... На месте озеро. Сам посмотришь.

Пересев на дядин бывалый «газик», мы выезжаем из Сиваковки в сторону озера. Оно рядом, в четырех километрах, но мы делаем крюк, чтобы проехать вдоль рисовых полей...

Вокруг — перенасыщенная цветом, напоенная жизнью земля. Она разбита на сотни квадратов. В квадратах зеленые стрелки риса тянутся вверх из небесной сини, отраженной в воде. Солнце катится рядом с машиной, поочередно вспыхивая в каждом чеке. Взгляд

проваливается в светящиеся щели каналов, скользит по ним к уже темнеющим в предвечернем небе сопкам. Здесь тот же зной, только уже не иссушающий, а животворный; в воздухе скользят яркие птицы, шелестит рисом наморщенная под ветром вода в чеках, всплескивает рыба в каналах...

Красота этого пейзажа еще и в его упорядоченности, в присутствии человека. «Вообще Ханкайские степи есть лучшее во всем Уссурийском крае место для наших будущих поселений»,— писал в свое время Пржевальский.

...Мы свернули влево, и рисовые поля остались позади. Приближалось озеро. Под колесами — твердая, как асфальт, земля. Но вся она усеяна сухими болотными кочками, и дядя Гриша сбрасывает скорость:

— Здесь обычно вода стоит. Это ныне сушь...

Однако высохло не все. Слева метрах в двухстах — высокая болотная трава. Вот в просвете что-то блеснуло. Канал? Болото? Озерцо? Вот снова блеснуло, теперь уже до горизонта.

— Это что, уже Ханка?

— Да, подъезжаем. Но отсюда ты ничего не увидишь. Смотреть надо с Лузановской сопки,— говорит дядя Гриша.

Трехглавая, на две трети заросшая

лесом, единственная на много километров вокруг Лузановская сопка перед нами. Наверху белеют дом и какие-то постройки.

— Хозяйство охотоведа,— объясняет дядя Гриша.— Да «от он и сам.

С трудом удерживая руль мотоцикла на крутом спуске, с горы слетает человек. По ветру бьются полы темно-синей куртки.

— Вы куда?! Вы что, не знаете — проезд по территории заказника запрещен! — налетает он на нас.

— Так мы никуда и не едем. Мы к вам.

— Пацаны совсем замучили. Как болота повысыхали, они на мотоциклах начали гонять. Птиц тревожат,— неожиданно степенно заговорил охотовед и представился: — Зюзь, Николай Владимирович.

Николаю Владимировичу на вид не больше тридцати. На худом скуластом, как будто обугленном солнцем лице ярко светятся глаза и зубы.

— У вас как со временем? Ведь хозяйство-то большое. За день вряд ли успеете все осмотреть...

Озеро распахивалось и уходило за горизонт. Лузановская сопка выдавалась вперед, справа от нее — залив. Дальний берег его обозначен густыми зарослями травы. Здесь в Ханку впада

з

I