Вокруг света 1985-08, страница 59

никаких сомнений. Не герильерос вызывают в стране анархию, нет, это хаос в государстве рождает революционеров! Он не устанет говорить: война системе, в основе которой эксплуатация, насилие, издевательство над свободой и человеческой личностью! Че Гевара осознавал это, когда понес факел борьбы в Боливию и погиб, чтобы воскреснуть в сердцах тысяч и тысяч людей.

Кампано со стоном приподнялся на локтях.

Подошел Педро, его двенадцатилетний адъютант, присел на корточки и во всю мочь закричал:

— О тебе говорит радио, команданте!

Педро, конечно, не кричал, а шептал,

но таково действие пейотля, он многократно усиливает все звуки. О чем Педро говорит, что объясняет?

— Радио? — спросил Кампано, едва шевеля пересохшими губами.— Нас ищут, да? бпять повысили цену за мою голову?

— Нет, команданте. Ты убил в городе человека, какого-то янки. Так радио говорит.

— Все это было давно.

— Нет, вчера. Но они врут. Вчера мы были здесь.

Но Кампано уже его не слышал, впал в забытье.

Склон горы заблестел, солнце поднялось высоко и отогревало их тела. Педро выключил маленький приемник. Он мало что понял из сообщения по радио; да и вообще оно было лишь поводом, чтобы разбудить команданте, узнать, как его дела.

Дела хуже некуда: с позавчерашнего дня он лежал здесь полузамерзший и говорил о маршруте основной группы, а сам не в состоянии и ста метров пройти. Его плечо превратилось в месиво мелких косточек и гниющего мяса; такая жуткая рана может зажить, если лежать дома, в тепле, под одеялами, накладывая на рану каждые два-три часа травы,— и то калекой останешься. А здесь... Кампано опять с самого утра жевал пейотль, по глазам видно: зрачки немыслимо расширились. С самого утра — пейотль! Педро отыскал для своего команданте эти корешки. Но кто ест святое растение при восходе солнца, на того оно рассердится и обожжет. Педро растер замерзшие пальцы, поднял с земли холщовую сумку и тихонько удалился, чтобы не разбудить команданте... Найти бы опунции! Ох, придется спуститься далеко вниз, чтобы отыскать эти красноватые сочные шарики кактуса, утоляющие и голод и жажду. Вернется он к вечеру, не раньше. А вдруг заблудится, не найдет команданте? Педро зашагал быстрее; если бы команданте его окликнул, он бы не услышал. Галька скрипела под ногами, скатывалась по склону. Что дальше?

У Педро то и дело перехватывало горло, хотелось плакать, хотя он не знал почему. Чем дальше он уходил от места последней базы, где остались всего две палатки, одеяло, немного продуктов и патронов, тем тяжелее станови

лось у него на душе. У него было такое чувство, будто ему не дано больше вернуться туда никогда. Да, какая-то неведомая сила тянула вниз, в долину, где есть вода, пища, крыша. Вернуться в свою деревню? Отца убили, мать умерла; соседи зададут ему трепку за то, что удрал, а потом дадут похлебку с бобами... Нет, у Педро есть отец! Он ждет там, наверху! И ни за какую похлебку он не предаст команданте!

Когда Педро остановился передохнуть, он расплакался. Представил себе, как команданте просыпается, приходит в себя и никого рядом не находит. Команданте один, совсем один. А он любил Кампано, самого лучшего из людей. Кампано всегда был добр к индейцам и особенно к нему, Педро.

Солнце было уже в зените, и, если он хочет вернуться к Кампано до наступления темноты, пора возвращаться. Да, но как, с пустыми руками? Педро взял в руки фляжку, отвинтил пробку — ни капли. Он нужен команданте. Чего доброго, тот еще заподозрит его в трусости. Но ведь Педро верен Кампано, он только хочет найти чего-нибудь съестного. Дальше вниз, дальше! Ему пришло в голову, что хорошо бы позвать на помощь взрослых, отнести команданте обратно в деревню. До нее два дневных перехода, ну, самое большее, три... Нет, невозможно — это целая неделя. На холодных камнях, в одиночестве — столько его друг не выдержит, столько не выдержит никто!..

Хуан Кампано проснулся, протянул руку и обнаружил, что Педро рядом с ним нет. Сереет рассвет, он один. Педро не вернулся. Мальчишки будет не хватать, но так лучше: на войне детям не место...

Включил приемник. Сквозь атмосферные разряды едва слышится голос диктора. Сначала ничего серьезного. Передают местные новости, сообщения полиции о мелких кражах. Кто-то ищет место учителя, кто-то — повара. Но вдруг он услышал следующее: «Расследуется преступление, жертвой которого позавчера стал Ральф Вилан, начальник отдела информации североамериканской миссии помощи Гватемале. Теперь подозревается также мужчина, участвовавший в съемках в саду министра просвещения, о чем мы уже сообщали. Подозреваемый играл главную роль: герильеро Хуана Кампано, несколько лет назад безуспешно пытавшегося похитить Тони Толедо. Сцена снималась с разрешения Тони Толедо в документальном плане. Когда Толедо, кандидат на пост президента от ПР, появился перед теле- и кинокамерами, в саду рядом прозвучали выстрелы».

Кампано вспомнились недавние слова Педро. Выходит, это ему не приснилось... В главной роли! Поразительно! Он сражается с империалистами, а о нем снимают кино; и кто — люди из такой же империалистической державы... Он своего добился: народ знает о

нем и помнит. Интересно, что за люди снимают фильм?..

Кампано открыл дневник. В последнее время писать стало трудно. Листок выглядит странно — какие-то каракули. И только вверху справа четкая, разборчивая дата. А вот что он занес в дневник 16 ноября: «Вчера, когда спустились сумерки, мы тронулись в путь. Следующий колодец был в четырех часах ходу, но, добравшись туда, мы увидели, что армия колодец засыпала... Там, где царит насилие, ему нужно объявлять войну. Любовь к людям возможна только как атака на поработителей».

«Куда же теперь? — читал он дальше.— Мы где-то между Тахумулька и Такана. Запасов хватит дня на три. Рана не закрывается. В последние дни все против нас. Но потребности мои сократились до предела. Что же важно? Только борьба! Борьба — это путь к достижимому!» Кампано нашел, что записи сделались грустными, более того, они повторялись. И это постоянная привязка к двум вулканам! Значит, они с Педро кружили на одном месте и к своим почти не приблизились. И вдруг с неожиданно острой болью в сердце он понял или скорее осознал, всем своим естеством ощутил, что для него борьба подходит к самому концу. Он, Кампано, умирает.

Вот, значит, как оно бывает... Кампано вспоминал, заставлял себя вспоминать. Как жил, когда жил по-настоящему,— как боец и революционер. Когда в последний раз стрелял, когда в последний раз держал военный совет, когда плавал и бегал по пляжу. Когда в последний раз спорил, ссорился, в последний раз любил как давно это было. Нет, он ни о чем не жалеет. Мыслить и жить, сказать и сделать - эти понятия были для него неразрывны, у него хватило сил бороться ча свои убеждения, он прожил жизнь не зря. Подобно Че, он будет продолжать жить в других, в сердцах всех тех, кто возлагал на него надежду и с кем он больше никогда не увидится;- и отчасти в этом фильме, в книгах и статьях, рассказывающих о революции в Гватемале.

«17 декабря 1973 года»,— с трудом написал Кампано печатными буквами. Пишет он в последний раз, так пусть будет удобочитаемо. «За нами протянулся след, еле а в будущее...» Ручка выпала из рук Кампано, он долго искал ее между камней. нашел и закончил — Кампано не только чувствовал, он знал, что другого случая не будет. «Будьте счастливы! Я умираю».

Кабинет советника посольства доктора Шмюкера произвел на Бернсдор-фа впечатление своей солидностью. Хозяин величественно восседал в кресле с высокой спинкой, рядом с ним сидел атташе по делам культуры Хоппе.

— Где фрау Раух? — строго спросил советник Бернсдорфа.

— Пытается навести справки о судьбе арестованных, господин доктор.

57