Вокруг света 1986-02, страница 57

Только на моем флагманском корабле умерло сорок два человека; среди них генерал-лейтенант наших сухопутных сил Джон Пиготт, золотых дел мастер Николас Фаулер, мой ученый друг Джек Тэлбот, просидевший со мной в Тауэре одиннадцать лет.

Мы отправились в плавание на четырнадцати фрегатах и трех шхунах.

Сейчас у меня осталось десять кораблей.

Я пишу для тебя, Кэрью, сын мой. И то, что я пишу, в общем-то и не дневник. Что? Не знаю. Я сам хочу понять. Что-то близкое к истине. И больше дневника и меньше. Никакой чепухи о богах и гигантах. Но своего рода исповедь. Мой бедный Кэрью, ты, может быть, никогда не прочтешь ни одной строчки этих записей. Мой несчастный сын, что был зачат и рожден в Тауэре и крещен в тюремной церкви святого Петра-мученика ровно тринадцать лет тому назад. Ты думал, я забыл? Нет, Кэрью, не забыл: сегодня день твоего рождения.

Уот умер. Твой брат. Мой старший сын. Убит в стычке с испанцами рядом с фортом Сан-Томе в ночь на третье января. Десять недельному назад он отправился с Кейми-сом, моим племянником Джорджем и остальными в глубь материка по Ориноко, и до сего дня от них не было никаких известий..Они уплыли на пяти кораблях малой осадки — только эти пять легких судов могли одолеть мелкие коварные протоки дельты Ориноко. У них было сто пятьдесят матросов и двести пятьдесят солдат. Капитаны этих кораблей — Уитни, Кинг, Смит, Уолластон и Холл. Мой племянник Джордж возглавлял сухопутный отряд. Я поручил своему старому друг.у Лоренсу Кейми-су найти золотые прииски и провести все необходимые работы.

Мне ли не знать, какие мерзавцы — речь не идет о нескольких джентльменах — находятся под началом у Джорджа Рэли и Лоренса Кеймиса! Фраза о том, что это путешествие было обречено с самого начала, не только дань мелодраме. Вот она, горькая правда: мое юридическое положение неоправданного «изменника», выпущенного из Тауэра только затем, чтобы добыть золото для короля Якова, привело ко мне на службу всякий сброд, который мало чем отличался от пиратов или наемников. Для меня не секрет, что большая часть моего отряда — преступники, которые нанялись на корабли, скрываясь от правосудия, ожидающего их в Англии. Даже лучшие из моих капитанов не доверяют друг другу. Они наотрез отказались плыть вверх по Ориноко, если я не останусь с остальными кораблями охранять устье реки. Для них я единственный, кто — они верят — не бросит их при появлении испанского флота.

Уот умер геройски, что верно, то верно. Он умер, бросившись на испанских копейщиков с криком: «За мной, отважные сердца!» Он не должен был умирать. В этом не было никакой необходимости. По условиям полномочий, полученных от короля Якова, нам следовало избегать военных стычек с испанцами. Об этом позаботился Гондомар. Испанский посол. Как только до него дошла весть, что меня освободили из Тауэра, он тут же поспешил к Якову поскулить, что-де вся Гвиана принадлежит Испании. В любом случае, сказал Гондомар, он убежден, что Рэли мечтает только об одном — стать пиратом и грабить города Испанской Америки. Поэтому-то из королевского указа, который был дарован мне 26 августа 1616 года, вымарали обычную фразу «наш преданный и любимый слуга» и недвусмысленно объявили, что я все еще нахожусь «в руках правосудия». Яков заверил Гон-домара: за малейший ущерб, нанесенный подданным Испании, я поплачусь жизнью.

Кеймис, конечно, думает, что, захватив испанский форт в Сан-Томе, он совершил благое дело. Не знаю, откуда у него такие мысли. Из моих указаний ему и племяннику Джорджу это никак не следует.

Письмо Кеймиса о смерти Уота пришло сегодня, в твой день рождения, Кэрью. Оно написано восьмого января. Значит, мерзавец писал его шесть дней , а двое посыльных — лоцман-индеец и матрос Питер Эндрюс — везли его еще пять недель. Сан-Томе лежит в двухстах милях от устья реки, поэтому посыльных я еще могу простить. Но никаких извинений от Кеймиса я принимать не намерен. Я с него спрошу, видит бог, строго спрошу.

Нашел он прииски? Добыл золото? Жалкий трус ни слова не написал об этом.

Над кораблем кружат стервятники. Краска на бортах облупилась. Тропическая сырость. В полдень в бурливых течениях пролива, разделяющего Тринидад и материк — на моих картах он называется Змеиная Пасть,— за солнцем тащится золотистый след.

Слитки золотой воды... Золотые слитки...

В Сан-Томе, в доме испанского губернатора, сообщает Кеймис, нашли связку бумаг. Планы нашего путешествия, посланные Яковом испанскому королю через шпиона Гондомара. Список кораблей и экипажей, написанный моею рукой. Чтобы предал собственный монарх... Я пешка в игре короля с испанцами.

Уот умер. А его отец?

В ближайшее время я не умру. Не слышу зова покончить счеты с жизнью. Сэр Уолтер Рэли уже умер. Обвиненный в измене, которую он не совершал, приговоренный к смертной казни, которую не спешит привести в исполнение тот, кто больше всех желает его смерти, он по закону умер еще четырнадцать лет тому назад.

3 марта

Кеймис вернулся.

В этих широтах солнце садится мгновенно. Вот оно висит над горизонтом, громадный огненный шар, гигантская гинея, прибитая золотыми гвоздями к небесному своду. А в следующий миг его уже нет. Провалилось. Утащили. Будто черная рука взмахнула. С заходом солнца наступает кромешная тьма. Без сумерек. Сумерек здесь не бывает.

Умер Кеймис. Мой друг. Моя правая рука. Мой старый товарищ. До самоубийства его довел я.

Сын, твой отец — убийца. Отнюдь не герой, как ты уже начинаешь понимать. Благородный сэр Уолтер Рэли вел себя как Ирод, как Каин, как паршивый актер в третьеразрядной пьесе театра «Глобус» Даже хуже. Всю вину за мою неудавшуюся жизнь я взвалил на Кеймиса.

— Где золото? — спросил я.— Где мой сын?

Он что-то пробормотал, но я не стал слушать.

— Где золото? — повторял я.— Где мой сын?

Кеймис косил на левый глаз. От рождения. Я к этому

привык. Но тогда мне казалось, что он избегает моего взгляда, что он обшаривает глазами углы каюты в поисках извинений, оправданий, чего угодно, что позволило бы ему спрятаться, ускользнуть от моего, как мне мерещилось, праведного гнева.

— Ты предал меня,— сказал я.

Он силился что-то возразить. Я ему не позволил.

— Я приказал привезти золото с одного из двух месторождений, известных нам обоим. В моем поручении не было ни слова о захвате испанского гарнизона.

Он сказал:

— Они открыли огонь первыми.

— Тогда вы должны были отступить. Но почему ты отправился к прииску Карони?

Он тупо уставился в пол.

— Ты что, боялся отойти от реки? Так, что ли? Но, черт возьми, даже в этом случае у тебя была возможность миновать Сан-Томе без боя.

Кеймис не смотрел на меня и после мучительной паузы ответил:

— Ваш сын погиб как храбрец. Он в одиночку бросился на испанцев. В него вонзилась дюжина пик, и он упал. После этого об отступлении не могло быть и речи.

Я схватил его за горло. Заставил посмотреть мне в глаза.

— Не хочешь ли ты сказать, что все пошло насмарку из-за Уота? Из-за двадцатилетнего мальчишки?

— Это был ваш сын,— странно ответил Кеймис.

— Что это значит?

Кеймис не ответил. Он опять смотрел э сторону. Его левый глаз, словно краб, упорно искал угол.

— Так вот на что ты намекаешь,— сказал я.— Значит, в захвате испанской крепости ты обвиняешь моего запальчивого сына?

¹ Театр «Глобус» в Лондоне существовал с J599 по 1644 год. В нем свои пьесы ставил У. Шекспир.