Вокруг света 1987-02, страница 31

ботилась для Таковых научных старателей, каков есть Рычков, ввести новое научное звание: пусть отныне станутся у нас ЧЛЕНЫ-КОРРЕСПОНДЕНТЫ...

Была резолюция: «И начать сие учреждение принятием в такие корреспонденты, с данием дипломы, коллежского советника Рычкова...» Об этом Петра Ивановича и уведомили.

— Виват! — обрадовался он.— Честь-то какова: я первый на Руси человек, что членом-корреспондентом стал...

Весною 1760 года Рычков дописал вторую часть топографии Оренбургской и сразу подал в отставку.

Елена Денисьевна даже руками всплеснула:

— А на что ж мы жить-то в отставке станем, ежели от казны жалованья лишимся? Эвон ртов-то у нас сколько, и все разинулись, как у галчат: туда только носи да носи.

— Проживем... с имения,— утешил ее Рычков.

Академию наук он оповестил о своем новом адресе:

«Село мое, называемое Спасским, на самой московской почтовой дороге между Казанью и Оренбургом, от Бу-гульмы в 15-ти верстах».

Петр Иванович засургучил письмо в конверте:

— Послужил губернаторам! Теперь наукам слуга я...

«Трудолюбивый и рачительный муж» — именно в таких словах воздал хвалу Рычкову знаменитый просветитель Николай Иванович Новиков. Хотя и принято думать, что нет пророка в отечестве своем, но Петр Иванович стал им: в природе Южного Урала он уже разгадал подспудные богатства, которые со временем станут основой могучей русской промышленности.

Но трудно, даже немыслимо перечислить все то, о чем хлопотал, над чем трудился Петр Иванович! Специально для Ломоносова он написал «О медных рудах и минералах», предвидя развитие цветной металлургии в степях Казахстана; в другой статье — «О сбережении и размножении лесов» — он, пожалуй, первым на Руси пробил тревогу, доказывая, что лес не все рубить — еще и сажать надобно; Рычков писал «О содержании пчел», заложив первые в стране научные опыты над пчелами, для чего сооружал ульи со стеклянными стенками. Рычков первым в России задумался над причинами колебаний уровня Каспийского моря, словно заглядывая в далекое будущее, Петр Иванович подсказывал нам, своим потомкам, о нефтяных богатствах в бассейне реки Эмбы; наконец, он еще застал на своем веку несметные стада сайгаков, диких лошадей — тарпанов, диких ослов — куланов, он своими глазами наблюдал активную жизнь многих тысяч бобров и выхухолей, жирные белуги и громадные осетры поднимались тогда по Яику вплоть до самого Оренбурга — и Рычков все это видел, заклиная народ беречь природу России, без которой немыслима жизнь всякого русского человека...

Отъезжая в свое имение, Петр Иванович вручил своему управляющему сундучок, наказывая строжайше:

— Ты, Никитушка, охраняй его: здесь все, что нажил, и мы по миру пойдем, ежели сундучка этого лишимся.

— Да я за вас...— поклялся Никита,— жизнь отдам.

Петр Иванович, покончив со службой, перевез из города в усадьбу и свою библиотеку - под 800 томов (а по тем временам такие библиотеки — редкость!). Сельская жизнь радовала его.

«Я наслаждаюсь деревенским житием,— писал он на покое.— Домашняя моя экономия дает мне столько же упражнения, как и канцелярия, но беспокойства здесь такого, как в городе, не вижу...» Правда, спокойствия тоже не было: в своем же имении, буквально у себя под ногами, Рычков сыскал залежи меди, и скоро в его Спасском заработал медеплавильный заводик. Хлопот полон рот, а прибыли никакой.

— Да брось ты медью-то баловаться,— говорила жена, снова беременная.— Лучше бы винокурением обогащался...

Была ночь на 5 декабря 1761 года, когда в усадьбе вдруг начался пожар. Пламя охватило весь дом. Через разбитые фрамуги окон выбрасывали на снег мебель и посуду.

— Книги-то! — взывал Рычков.— Книги спасайте.

Из клубов дыма слышался голос жены:

— Никита-а, сундучок-то наш и где?

— Здеся,— доносилось в ответ.— Покедова я жив, с вашим сундучком не расстанусь... будьте уверены!

Петр Иванович смотрел, как, порхая обгорелыми страницами, вылетают из окон его любимые книги. «Да и бросали их в мокрый снег и на разные стороны,— писал он друзьям,— то надеюсь, что многие испортились и передраны. Особливо жаль мне манускриптов, мисцеляней и переводов, мною самим учиненных. Сей убыток почитаю я невозвратным... Принужден теперь трудиться, чтоб как-нибудь на зиму объюртоваться, а летом новый дом строить...» Зиму кое-как перемучились на пепелище, пора было думать, на что семье жить дальше. Рычков говорил:

— Будто бы место директора казанской гимназии освобождается... Не написать ли персонам столичным о нужде моей?

Но покровителей сильных не оказалось, гимназию другим отдали, пришлось подумать о возвращении из отставки. И тут познал он горькое унижение: его, автора истории и топографии Оренбургской, не пожелали иметь чиновником в Оренбурге.

— Да что вы от меня-то отказываетесь? Или у вас все места в канцелярии заняты членами-корреспондентами Академии наук?

Но ему дали понять: нам умников не надобно, казенную бумагу — ты пиши, а сочинять там всякое — не похвально. Если же понадобится, так мы и сами не хуже тебя напишем.

— Писарь — это еще не писатель! — возмутился Рычков...

Сам он в это время работал над проектом торговых сообщений с Ташкентом, с Бухарою, с Хивою и делал географическую раскладку, как добраться караванами до блаженной Индии.

Девизом своей жизни Рычков избрал верные слова: «ВЕК ЖИТЬ, ВЕК ТРУДИТЬСЯ, ВЕК УЧИТЬСЯ!»

Спасское утопало в душистых садах, посреди села вытекал из земли журчащий ключ холодной воды, гудели пчелы. Было хорошо. А вечером в село возвращалось стадо. Петр Иванович поймал козу, зажал ее меж колен. Гребнем вычесал из нее подшерсток, а нежный пух пустил по ветру. И задумался.

— Алена1 — позвал он жену.— Я вот мыслю о том, что из пуха козьего можно платки вязать легчайшие. Ну-ка, попробуй, красавица. Занятно мне, что у тебя получится?

Елена Денисьевна послушалась мужа, и пуховой платок получился на диво хорош, согревающ и легок, как волшебная кисея. Скоро жена Рычкова получила медаль — от имени «Вольного Экономического общества» России. С того-то и начиналась громкая слава знаменитых «оренбургских платков», которой суждено сделаться славой международной. Но опять-таки зачинателем этого народного промысла был неутомимый Рычков.

Жена его получила золотую медаль, а сам Петр Иванович получил только серебряную. Но это не столь важно...

Куда-то вдруг запропастился управляющий Никита, а когда хватились его, то и сундучка не обнаружили, в котором Рычков «на черный день» откладывал сбережения.

— Вот черный день и настал!

Вспомнилось тут Рычкову, как давным-давно разбило на Двине и Сухоне барки отца с товарами, но там-то — стихия, суета волн и ветра, а здесь — свой же человек и суета его зловредная, корысть житейская и подлейшая. Малость утешало Петра Ивановича, что сыновья старшие уже на службе, а старшие дочери при мужьях, но все равно — шесть детишек да разные домочадцы немалых расходов требовали. «И так не знаю, как теперь исправляться,— писал Рычков.— Продаю оренбургский мой двор, но и на то купца нет — я уже за половины цены рад бы его отдать... К лакомству и к нажиткам я не склонен. Со всем тем я очень несчастлив». Одно было утешение: труды Рычкова стали переводить в Европе, его имя высоко ценили в научных кругах Петербурга и Москвы, ученые путешественники считали долгом своим завернуть в Спасское, чтобы усладить себя беседой с Петром Ивановичем... Он и сам жене говорил:

— Ох, Алена! Чудно все. Как в Ферней все вояжиры