Вокруг света 1987-04, страница 49

ОСТРОВ

гибал, другой так и не поднимался от земли. Взять, например, кедры... Их Уингейт разве что за макушки не тянул, все шло прекрасно, и вдруг две тысячи деревьев иссохли от завезенной инфекции. Моллюскам понравилось на новом месте, но за неделю они погибли все до единого. Крыс, казалось бы, всех извел — и на тебе: объявляются недобитки, плодятся в несметных количествах.

Уингейт каждый раз с тяжелой душой отлучался с Нонсача — какой разор еще застанет он по приезде? Как-то буря разбила лодку в щепы и заперла Дэвида с семьей на острове. Полгода длилось вынужденное заключение. Но вот кончилось питание для малютки сына, и Уингейту пришлось в шторм вплавь преодолеть полкилометра до соседнего острова.

Работа кипела. Все больше растений и животных приживалось на Нонсаче. В Гамильтон, столицу архипелага, Уингейт наезжал только для того, чтобы не одичать и посоветоваться с коллегами. И вдруг — несчастье. От взрыва керосинки трагически погибла жена Уингейта. Наступила черная полоса. Беда усугубилась тем, что ученый узнал о результатах исследований биологов: лесок, крепнущий на Нонсаче, оказался сплошь из нехарактерных для острова пород... Похожий, очень похожий на прежние лесок, да не тот! Десять лет пошли прахом.

Дело в том, что главным замыслом Уингейта было дать острову исконную природу. Пестрота растительности, которая поражает туристов на Бермудских островах, объясняется тем, что сюда были свезены растения из разных концов света, большинство быстро акклиматизировалось. А первозданная флора Бермуд насчитывала немного видов, находившихся в идеальном равновесии. Уингейт брался восстановить это равновесие. И вот его метод подвергся суровому испытанию. Породы были выбраны ошибочно.

Многие сдались бы, пошли на компромисс. Но Уингейт взялся за топор... Теперь он может рассказывать об этом с улыбкой, однако легкое подергивание губ напоминает о тех годах. Сыновья уехали учиться на Бермуду, и долгие годы Дэвид оставался настоящим Робинзоном.

Уингейт допустил единственный компромисс — стал вносить удобрения, чтобы новые и правильно подобранные породы (наконец-то!) не испытывали недостатка в питании. Однако, и здесь ученого ждал сюрприз: количество крабов увеличилось в десятки раз! Ночью по

тропинкам нельзя было ходить — они шевелились от кишащих крабов, которым пришлись по вкусу органические удобрения. Уингейт не растерялся: он давно ждал момента завести цапель. Правда, эндемичные цапли — природа создала их с короткими ногами, чтобы легче было гоняться за крабами в подлеске,— безвозвратно вымерли. А переселенцев, принадлежащих к очень близкому виду, пришлось приучать к новой для них пище. Еженощно хозяин острова собирал по четыреста крабов и «доказывал» цаплям, что это очень вкусно. Теперь сотня птиц легко контролирует крабье население. Уингейт даже втайне надеется, что с годами у них станут короче ноги.

Ныне Дэвид Уингейт бывает на Нонсаче только наездами: он занимает важный пост главного инспектора по охране природы всего архипелага. Но и остров теперь не нуждается в повседневной опеке. Он уже существует сам по себе, без человека, чего так целеустрем

ленно тридцать лет добивался Уингейт.

Нонсач теперь не узнать. Ветер шумит в кронах пальм и кедров. На острове все как полагается: много живности, большой лес, долина, два болотца. А у Дэвида Уингейта хлопот прибавилось — хотя природа островов пострадала несильно и есть заповедные территории, тем не менее каждый год постройки и дороги съедают десять гектаров земли — почти два Нонсача. По масштабам архипелага — много.

Что до тайфунников, для которых Уингейт и сотворил остров, то их становится все больше и больше. Мелкие случайности уже не угрожают колонии — в позапрошлом году прибавилось тридцать птенцов, а в прошлом — тридцать пять. К 2020 году будет тысяча пар, «а вот к 2050 году...» — грезит Уингейт. Он не печалится, что не доживет до этого,— в завещании Дэвид распорядился похоронить себя на Нонсаче, рядом с женой. На острове, который он сотворил.