Вокруг света 1988-07, страница 17

стами вкраплено небо с тяжелыми облаками и желтые пятна берегового ила.

От каждого шума, шороха, скрипа невольно вздрагиваешь.

Веду глазами по высоченному стволу, задираю голову, но и этого мало, взгляд тянется выше, выше. И все же не достигает вершины. Вверху ствол светлеет, кажется почти белым, тоненьким: иначе крона не найдет себе места среди других и не выберется к солнечному свету. Ветви и листва купаются в нем. Забываю о жгучих укусах кровососов: перед глазами в солнечном блике закружилась карусель бабочек.

Лес питает себя сам: дерево живет, сколько может, пока корни и листья в состоянии извлекать питательные вещества. Когда оно упадет, другие займут его место, а поверженное сгниет, исчезнет... На него набросятся термиты, пробурят ходы личинки, на нем вырастут грибы, мох.

Невозможно обойтись без перчаток: кусты, ветви покрыты шипами, колючками, сочатся жгучим соком. До них нельзя дотронуться голой рукой. В отличие от нас носильщики, босые и полуобнаженные, стоически переносят царапины, укусы, порезы, уколы. На привале они натираются керосином — и для дезинфекции ран, и для отпугивания насекомых. С питьем у них тоже нет проблем, а мы воду фильтруем и обеззараживаем таблетками.

В листве мне мерещится просвет: подъем кончается! Кто-то облегченно вздыхает, другой насвистывает. Но, хотя путь более ровный, лес еще гуще.

Гиганты по 50—60 метров, чьи вершины уходят на необозримую высоту: средний этаж деревьев, чьи кроны образуют свод из миллиардов листьев разнообразнейших форм и оттенков. И подлесок из раскидистых де-ревцев, кустов,— здесь великое разнообразие видов. Даже специально

выискивая, редко обнаружишь два растения одного вида

Кажется, что идем давным-давно, ремни наших прекрасных, удобных рюкзаков режут плечи, рубахи липнут к спине. Груз становится неподъемно тяжел, дыхание сбивается. Мошкара стеной стоит перед лицом и словно забирает воздух. При жаре и высокой влажности — ощущение, будто на голову натянут полиэтиленовый мешок.

Прислоняемся к толстому стволу, преграждающему путь,— необходимо передохнуть. Кто перевязывает лоб платком — от пота, кто, вооружившись окурком, собирает с себя кровососов, кто перевязывает шнурок на ботинке. Остановка коротка, все устали, нет даже желания говорить. Спустя месяц, рассматривая фотографии, видим, как искажены наши лица, но не можем вспомнить всю навалившуюся тогда усталость...

Когда всем кажется, что пройден хороший кусок пути, начинаем поглядывать по сторонам в поисках места для ночлега. Темнота в тропиках спускается быстро, и надо приготовить лагерь до заката. Сначала очищаем участок от зарослей. Паранг обрушивается на ветви и скашивает подлесок, где могут затаиться змея или скорпион.

Вечером часто вспоминаем о'доме. Всякий раз, отправляясь в путешествие, я делюсь планами с сыновьями Конрадом и Максимилианом, им, соответственно, 9 и 5 лет. Они уже тренируются в надежде, что и для них скоро придет час отъезда: ставят и сворачивают палатку в саду. А когда мама, на ночь подоткнув им одеяла, уходит, норовят перелезть в спальные мешки. Они пойдут по проторенной дороге, если, конечно, захотят продолжить мой путь.

Сейчас довольно просто улететь подальше от дома. Но это не значит, что человек столь же легко и успешно сможет жить в новой, нередко враждебной среде. Два часа тренировок в неделю в спортзале недостаточны, чтобы подготовиться к Большому Приключению.

К сожалению, многие понимают это слишком поздно. Оттого столь часты несчастные случаи — в пустыне, в горах, в джунглях. Чтобы жить в природе, нельзя полагаться на случай; прекрасные закаты и волшебные пейзажи — только часть реальности. Помимо этого, существуют влажность, жара, насекомые, жажда, грязь, жгучие растения, змеи, болота, холод.

У Карло Браганьоло, нашего кинооператора, большой опыт трудных путешествий. Он давным-давно понял, что хороший отдых порой стоит обеда: едва мы останавливаемся, он подвешивает гамак и старается расслабиться. Зато когда надо работать, он — первый.

Носильщики располагаются в стороне от нас и из жердей сооружают ложа, поднятые над землей. Эти лежаки пришлись по вкусу Ремо Дель Мирани, и даяки делают одно ложе и

для него. Торопливо выскребая еду из котелков, мы любуемся величественными движениями Ремо; он восседает на помосте, прикрыв колени широким _i листом, на котором пристраивает свое блюдо.

У каждого четко выявляются черты характера, привычки — их дома не оставишь, поневоле несешь с собой. Хотя в случае необходимости все мы можем отрешиться еще от чего-то. Ночами тоскуешь о дневной тишине. Темнота приносит зловещие крики, непонятные шумы. Спим кое-как — вполуха, вполглаза, отдых никогда не бывает полным. Когда же усталость одолевает нас — бывает, даже и костры гаснут, просыпаешься от опасно близкого шороха или мяуканья.

Кровососущие насекомые — наши постоянные компаньоны и днем и ночью. Не лучше и кровопийцы-пиявки. Почуяв нас, они падают сверху. Эти твари столь тонки, что проникают за воротник, в петлю от пуговицы; даже пролезают в дырочки для шнурков. Замечаешь их, только когда они уже насосутся и место укуса начинает чесаться. Чтобы снять пиявок, разбухших от крови, приходится прижигать их спичкой или окурком. На коже остается красное пятно, которое почти всегда воспаляется и долго зудит.

Продвигаемся с трудом вдоль ложа реки Убунг, рюкзаки все тяжелеют. Бредем в воде по грудь, балансируя на скользких камнях. Когда становится слишком глубоко, выходим на берег. Тут зеленая стена еще больше замедляет продвижение. Но все же это лучше, чем скалистые берега: тогда приходится возвращаться назад по собственным следам.

В блокноте записываю: «Передвигаемся с внушительной скоростью сто метров в час! Буквально тащимся сквозь дикий хаос, исцарапав каждый квадратный сантиметр незащищенной кожи. Ренцо на мгновение снял перчатки, и вот его рука — словно в сплошном ожоге. Чтобы не упасть, он ухватился за ветку, а она покрыта щетиной колючек. Люке не везет — охотничьи стрелы, торчащие из рюкзака, то и дело цепляются за ветви. Но зато он будет во всеоружии, когда появится дичь — например, кабан».

Носильщикам тоже не поздоровилось, видно, и они не ожидали таких трудностей. Кое-кто хотел было отказаться, но «бригадир» напирает на гордость и на данное слово. И в конце концов убеждает их.

Здесь я впервые поставил себя на место Раймона Мофрэ и понял, что перенес этот человек после долгих месяцев скитаний по джунглям Французской Гвианы в 1950 году. Его нашли мертвым всего в нескольких километрах от поселения. Французский исследователь сам записал свою трагедию в дневнике, который вел до последнего дня, не теряя ясности мысли.

В середине 60-х на Новой Гвинее пропал сын Рокфеллера. Несмотря на долгие и чрезвычайно дорогостоящие поиски, он так и не был найден. В

15