Вокруг света 1989-06, страница 41

по рукам, лишь единицы попадают в музеи.

Еще высятся по берегам холмы, поросшие высокой и необычно зеленой для Чукотки травой. Черная земля перемешана в них с нерпичьими, моржовыми и китовыми костями, остатками китового уса. Все еще хорошо заметны издали выбеленные ветрами и солнцем столбы из огромных, до пяти-шести метров, челюстей гренландских китов; морские охотники ставили такие столбы возле своих святилищ. В этих местах люди постоянно находят костяные вещи разных эпох, и чаще всего встречаются наконечники поворотных гарпунов, среди которых самые старые и самые красивые — древнеберингоморские.

Поворотный гарпун — один из «элементов», на которых основана морская культура эскимосов. Два других — надутая нерпичья шкура-поплавок (пых-пых) и байдара (аньяпик), кожаная лодка с деревянным каркасом, собранным на эластичных ременных связях. Эти изобрете ния, чей возраст, без сомнений, превышает два тысячелетия, определили всю историю эскимосов.

В начале второго тысячелетия нашей эры эскимосы Берингова пролива предпринимают свое последнее Великое Странствие: вдоль арктического побережья Северной Америки вплоть до Гренландии идут на байдарах, точно таких же, как современные. Легкие, удивительно остойчивые и маневренные байдары пережили суда викингов, русские ладьи и кочи, знаменитые кожаные лодки ирландцев, на которых, как доказал Тим Северин, жители Изумрудного Острова первыми в средневековой Европе добрались до Северной Америки.

Помню, как Тимофей Панаугье рассказывал мне легенду, объясняющую совершенство байдары:

— Байдару когда сделали, то потом улучшали, гоняясь за акмалигак, по-вашему, конюгой-крошкой. Построили — и не догнали. Разобрали, переделали — опять не догнали. Снова разобрали. И так много раз, пока не смогли догнать эту маленькую птичку...

Именно байдару я и выбрала, когда встал вопрос о маломерном судне для нашей экспедиции. На мое решение повлияло также мнение капитана китобойного судна «Звездный» Леонарда Вотрогова и капитана порта Провидения Владимира Беломестно-ва. Хорошо знающие особенности навигации в этих местах, они высоко оценивали мореходные качества байдары, созданной для высокоширотного плавания с внезапными штормами, непредсказуемыми подвижками ледяных полей и ураганными ветрами.

Готовясь к экспедициям, я слушала и слушала рассказы Людмилы Ивановны Айнана о своем народе. Айна-на из рода лякагмит, одного из десяти родов племени уназигмит, или чап-линцев. Это самое большое племя азиатских эскимосов. До наших дней сохранились еще два племени — ны-вукагмит (науканцы) и сигиныгмит (еирениковцы). Каждое племя говорит на своем диалекте эскимосского языка, но язык сирениковцев ныне практически исчез, им владеют лишь несколько старых людей; среднее поколение полностью перешло на чаплинский диалект, а молодежь везде

говорит по-русски, Айнана очень переживает утерю молодыми своего языка, ведь она не просто глубокий знаток культуры и традиций эскимосов, но еще и сотрудник Института национальных школ, автор, составитель и редактор многих книг для своего народа.

Вот что рассказывала мне Айнана:

— Эскимосы никогда не прятались от моря, они селились не в глубине заливов и бухт, где спокойней, а у открытого моря, там, где ветры, течения и зимой разгоняют лед, где моржи и киты проходят близко к берегу, где неподалеку есть рыбная речка или лагуна и птичий базар. Если место было даже не слишком удобным для жилья, но добычливым, все равно селились. Вот Наукан — там жили на каменных кручах, люди Им-тука питьевую воду носили на себе в кожаных мешках, из горных ручьев ее собирали, но не уходили. А в очень уж неудобные места прежде отселялись люди, которые плохо уживались с другими или сделали что-нибудь плохое.

Из моря вся жизнь наша. Нас, детей, с малых лет учили уважать море и берег. Нельзя было появляться на берегу в яркой одежде, например, в красной камлейке. Это отпугивало зверя. Из-за того же нельзя было кидать в море камни, оставлять мусор на берегу.

Мир у нас делится на море и тундру, и мы обозначаем все как «морское» и «тундровое». Вот и слово «там» есть свое для моря (сяма) и свое для тундры (пагантук). Скажут тебе, и сразу ясно, куда смотреть — в море или в тундру. Зря не надо головой вертеть.

Охотник всегда в ожидании зверя. Даже если по берегу просто идет, на море смотрит, все замечает. Всегда к морю лицом старается быть.

Пока лед не уйдет совсем, по пропавшим охотникам не полагалось плакать — они могли еще вернуться по льду. И нередко так бывало. Перед войной моего отца вместе со всей зверобойной бригадой унесло. Мы ждали-ждали, но вот уже и льда нет, и людей нет. Решили, погибли они. И вдруг летом пропавшие вернулись. Всю бригаду привезли охотники с американского острова Св. Лаврентия. Отец потом рассказывал: целый месяц их носило со льдом так, что они видели огни то родного поселка, то поселка на острове, но никуда не могли выбраться. «Паянитук» — специальное слово у нас, чаплинцев, извещающее о приходе вельботов с острова Св. Лаврентия. Этим словом и встретили тот вельбот, в котором наши были. С тех пор это Особое для меня слово.

Ушедшие в море, как нитями, связаны с теми, кто остался на берегу. Поэтому береговым нужно правильно себя вести и, главное, ждать. Мы не садились ужинать, пока охотники с моря не вернутся. Старики наши сидели на специальных местах и смотрели, смотрели в море, чтобы дать

знак о возвращении. Весь поселок спешил на берег помочь пристать, вельботы вытащить, добычу встретить. Раньше жена добывшего встречала убитого зверя как гостя. Специальный обряд был. Потом добычу делили, одиноких стариков, сирот, бедных людей никогда не забывали. Хороший охотник кормил не только свою семью, но и многих, даже неродных.

ЧТОБЫ БЫТЬ САМИМ СОБОЙ

Однажды во время плавания мы пережидали «плохой» ветер на мысе Халюскина. Эскимосы верят, что ветром можно управлять, однако главное — не испортить «хороший» ветер неправильными действиями. Еще совсем недавно его выпрашивали, заговаривали. Но прежде надо было сменить свой «грязный» рот на чистый, который, как пишет знаток эскимосского фольклора Е. Рубцова, по просьбе заговаривающего дает ему Небесная Старуха. Существовал специальный заговор для смены рта.

Вспоминаю, как в 1979 году я впервые попала в Сиреники и охотники не хотели брать меня в море, потому что могу принести «плохой» ветер, ведь я — человек, их морю неизвестный, да еще и женщина. Две недели приходила на берег, и две недели охотники, завидев меня, говорили, что погоды нет, а выходили в море, когда я, потеряв всякую надежду, возвращалась домой. И больше всего боялся меня Тимофей Панаугье, прославленный бригадир зверобоев. Припомнив, что в 1977 году то же самое проделывали со мной охотники чукотского поселка Янракыннот, я решила, как и там, выступить в роли предсказательницы:

— Моржей добудут только две байдары — байдара Панаугье и та, которая возьмет меня!

Рискнул Алексей Ухтыкак, один из самых старших и опытных промысловиков. Однако первый стрелок его бригады, Николай Каваугье, тут же выскочил из байдары, сославшись на внезапный приступ радикулита. Место Каваугье нехотя занял второй стрелок Виктор Татыга, и все пять байдар вышли в море. На мое счастье, как и когда-то в Янракынноте, предсказание сбылось, и я перестала быть «неприкасаемой».

Ветры, течения, льды, туманы, шторма, приливы и отливы — все это и есть жизнь эскимосов, а самая ее сердцевина — морские звери, рыбы, птицы. Весь быт, культура, язык эскимосов пронизаны пониманием своей неразрывной связи с природой. Люди Берингова пролива считают, что добытый зверь приходит в гости к тому, кто первым увидел его, и, побывав у человека, опять уходит в море. Поэтому он должен иметь целые кости, а уж мясо на них нарастит сам. Сколько я ни наблюдала, разделка морского зверя всегда производится по естественным члене

39