Вокруг света 1989-09, страница 22

— Да, есть такая привычка,— сказал симпатичный гробовщик.—Раньше было слишком много работы, мы обещали и оттягивали. Теперь работы мало... Ну, поменьше... На всякий случай обещаешь. Главное — не отказать. Набрать побольше клиентов, а там разберемся. Вдруг будет простой. Но разве это только среди «ар-тизанов»?

Я задумался, и мне стало стыдно. Я обидел целое сословие. А сколько раз мне говорили здесь люди умственного труда:

— Позвоню с девяти до одиннадцати.

И не звонили после этого никогда.

А сколько раз я э^ря приходил на деловое свидание! Сколько раз ждал обещанного!..

Но, может, просто я такой зануда? Ну, сказал сегодня что-то человек (пусть даже по телевизору). Пусть написал даже. Завтра он имеет право забыть — жизнь ведь идет вперед. И опоздать он имеет полное право — ведь человек не машина. Нет, постойте, а как же все-таки отношения между людьми, человеческие, деловые? Есть же слово, мужское слово, слово джентльмена, есть точность, вежливость королей... Э-э-э, пошло, понеслось, видно, что член общества охраны памятников...

А вот ежели, скажем, украсть? Что ж, крадут и здесь, Франция — не Швейцария. Помню, как-то в день отъезда я бродил с молодыми друзьями по универсаму и вдруг увидел огромную книжку комиксов — знаменитый «Астерикс».

— Тьфу,— сказал я.— Сын же ее просил.

Я перевернул книжку, поглядел на наклейку с ценой и присвистнул.

— Перебьется,— сказал я и повернул прочь.

— Ты тут постой, покопайся в косметике,— сказал один из друзей, догоняя меня.

— Мне не нужна косметика,— сказал я, но он уже крутил что-то перед моим носом. Потом положил на место. А когда мы вышли на улицу, одна милая девушка вытащила из-под свитера эту самую книжку: «Подарок твоему сыну». Разгорелся спор, настоящий скандал, меня стыдили за ханжество, мне объясняли, что это, собственно, одна из форм борьбы с капитализмом (всегда «грязным»). Но я-то про себя думал, что дела плохи. С тех пор я много чего такого видел. Сотни разбитых (чтобы взять денежки) парижских телефонов-автоматов (пришлось их чуть не все переводить на кредитные карточки). И длинные ряды магазинов, бойко торгующих дверными запорами хитрейших систем, сигналами тревоги, средствами самообороны. Конечно, это все не только французская беда. Наверно, лидирует Америка, да и в Москве есть кооператив по установке бронированных дверей со спецзасовами. А все же так мечталось увидеть иное человечество...

А то вот глядел я тут как-то по

•ч,

телевизору длиннющую передачу про шпионов, в программе «Досье экрана». Сперва шпионский фильм был, нормальная клюква, русские даже в постели не снимали в нем меховых шапок пирожком и пальто с шалевым воротником. И бокалы швыряли через плечо, все, как надо — чтоб можно было узнать. А потом была длинная дискуссия. Участвовали специалисты по шпионажу и шпи-оны-профессионалы. Был даже один достаточно мерзкий шпион-перебеж-чик. Говорили о способах, о методах, стращали домохозяек и мужчин. Говорили о своем нелегком и почетном труде. И за два часа никому в голову не пришло, хоть бы намеком — о том, что работенка все ж как-то не того,— подглядывать, подделывать, выкрадывать, пришить втихаря. Работа и есть работа. А может, такая в наш век закалка у всякого человека, что никакие глупости его уже не берут? Ведь процентов восемьдесят книжной продукции теперь про это — «черная серия», еще черней, еще и еще. Это же считается прекрасным развлечением, отдыхом для души: убил, зарезал, подглядел.

РУССКАЯ ЖЕНА ДЛЯ ФРАНЦУЗА

Однажды московский приятель попросил передать привет его знакомой москвичке, осевшей в Париже. Мы встречались и беседовали с ней в ее любимом кафе в Латинском квартале. Она уже несколько лет, как овдовела, живет по-прежнему в парижском предместье, давно привыкла, хотя по временам и скучает немножко...

— Я уже так давно в Париже,— сказала она.— Я была одной из первых русских жен (теперь-то их много.) Может быть, даже первая.

— Нет, первая была Анна,— пошутил я.

— Какая Анна? Манекенщица что ли, ленинградка?

— Нет, Анна была из Киева,— серьезно сказал я, понимая, что шутка не удалась.

И подумал, что, может, она и впрямь была первая русская жена для француза, Анна Ярославна, все же как-никак XI век. В Санлисе, что неподалеку от Парижа, близ храма, построенного ею по обету, когда она перешла в католичество (Анна просила у Господа сына, и сын родился, король Филипп Орлеанский, основоположник ветви), и сегодня стоит статуя: стройная женщина с толстой косой. • И подпись: «Анна Русская, королева Франции».

Рано овдовев, она правила вместе с несовершеннолетним сыном, кириллицей подписывая свое имя под рескриптами: «Анна, реи на». Однако ей было тогда всего двадцать шесть, и самые романтические приключения у нее были еще впереди. Влюбленный в нее могущественный вассал короля похитил молодую королеву среди бела дня и увез ее в свой неприступный замок. Там они жили невенчан

ными, потому что жена графа Алинор еще была жива. Они даже совершили паломничество в Ватикан, но папа разрешения на новый брак при живой жене графу не дал (неудивительно, ибо итальянцы, к примеру, получили право на развод всего лет двадцать тому назад). Анна растила детей от нового мужа. Потом овдовела снова. Дальше ее след теряется. Мне кажется, что она могла хотя бы попробовать вернуться в Киев, где в то время были уже смута и усобицы в борьбе за престол умершего ее отца Ярослава Мудрого. Брат поднимался на брата, а татаро-монгольская конница подходила все ближе... Эти усобицы, считает Карамзин, и могли воспрепятствовать ее возвращению на родину. Мне-то всегда казалось, что наоборот...

С тех пор перебывало во Франции немало русских жен. Одна из них в прошлом веке даже стала французской писательницей, книжки ее и сегодня на всех прилавках — графиня де Сегюр (Растопчина). В начале нашего века здесь у многих интеллектуалов были русские жены — у Пикассо, и у Леже, и у Арагона, и у Роллана. Я думаю, что Тургенев разволновал французов образом «тургеневской женщины».

Счастливы ли они, эти браки? Вероятно, да, во всяком случае, некоторые из них. Кто вообще подсчитывал количество счастливых браков? Считают обычно процент разводов. Разведенных русских жен в Париже тоже немало. Но тут хоть среди всякой брачной мистики реальную причину можно назвать, конечно, без особой точности — крушение мифа. Мифа о д'Артаньяне: «Ничего себе д'Артань-ян, вечно подсчитывает, что мы себе того не можем позволить, этого не можем позволить... Сказал бы просто: «Мой кошелек пуст, сударыня, нет ни одного экю». Но ведь не скажет. Потому что еще не пуст. Просто — «не можем себе позволить». И чего не можем — включить отопление!

Крушение мифа о «тургеневской женщине»: «Ну да, она очень романтична, беспечна, щедра и расточительна, но ведь надо думать о доме. Человек должен думать о тысяче вещей, а не только о своих настроениях или своем самочувствии и не об одной любви. И не считать при этом, что ты выше этого, мы все же по земле ходим».

Еще, может быть, крушение мифа о молочной реке в кисельных берегах: «Ну да, конечно, и киселя и молока — залейся, но нет легкости, мало радости, все время страхи какие-то. В общем, свобод много, а воли нет... И покоя нет».

Потом — уж больно воспитание у супругов несходное, весь предыдущий опыт жизни. Ведь и с соседкой-москвичкой не всегда легко в браке ужиться («А моя мама всегда учила нас...»— «Да? А вот у нас в семье, наоборот, это считалось постыдным...»). А тут тем более—все по-разному...

Есть у меня в Париже друг-пере

II