Вокруг света 1989-09, страница 52

что и дельфины. Но, пожалуй, на этом все сходство и заканчивается. Впрочем, нет: как известно, мозг косатки развит ничуть не меньше...

Насколько можно, мы прибавляем шаг и теперь уже почти бежим к лежбищу, останавливаясь лишь затем, чтобы убедиться, что косатки намерений своих не изменили. Эта парочка курс держит твердо — по той воображаемой прямой, что является кратчайшим путем к тюленьей колонии. Нет сомнений, косатки осведомлены о том, где здесь можно вволю поохотиться...

Едва мы успеваем расположиться, как в прибрежной полосе появляются косатки. Но это появление отнюдь не выглядит атакой. Опять круто изменив курс, они неторопливо, я бы даже сказал... прогулочным шагом направляются вдоль побережья. Слегка удалившись, возвращаются обратно, опять неторопливый рейс, теперь в другой конец берега, и снова вот они — здесь. Но каждый раз все ближе и ближе к валунам, с которых тюлени, догадавшиеся наконец, что стали предметом повышенного внимания, наблюдают за ними с любопытством. Кажется, косатки приняли к сведению это любопытство и с наигранным безразличием продолжают плавать прежним курсом. Затем вдруг затеяли игры друг с другом — ни дать ни взять залетная парочка, решившая порезвиться на воле. Увлекшись, они даже чуть удаляются в сторону океана, и мы теряем обоих из виду — солнце вновь заливает водную поверхность ослепительным серебром — и мы можем догадываться о дальнейших маневрах косаток лишь по поведению тюленей, шумной толпой вдруг начинающих выбираться на берег.

Кажется, косатки решили отложить атаку до лучших времен: дескать, пусть пока тюлени обживутся с непрошеными соседями, попривык -нув к ним, а там, глядишь, и совсем потеряют бдительность. Но старых, гривастых самцов не проведешь — на берегу они собирают в группы самок и малышей, грозным рычанием, толчками и даже укусами запрещая им подходить к воде. Но те скорее всего воспринимают все это как очередную забаву, стариковскую причуду, не больше, и, увернувшись от мощных ласт и клыков, то и дело норовят еще покупаться. Повсюду — шум, гам. Долго ли тут до беды?..

Между тем косатки опять появляются в зоне видимости, и в то же мгновение самец, кажется, решается напасть на группу тюленей, резвящихся у самого побережья. Те толпой бросаются к берегу... Но очень скоро всем становится ясно, что это всего-навсего происки какого-то паникера: девятиметровый корпус живой торпеды мирно дрейфует неподалеку — вот, мол, решил порезвиться немного, а такое безобидное намерение дурно истолковали. Мне

кажется, косатка даже мину состроила обиженную. Легкий удар хвостом — и самец уступает позицию самке. Охотники придерживаются все той же тактики, да и что толку ее менять? Тюлени за это время ничуть не поумнели. Память, во всяком случае, у них короткая. Вот они опять бросаются в воду и то ли по глупости своей, то ли от чрезмерной отваги окружают косатку, вертятся буквально под самым носом смертельного врага. И если она решает высунуться из воды, они тотчас же повторяют маневр, чтобы, видимо, рассмотреть получше прекрасную незнакомку.

И тут косатка атакует, атакует всерьез: с симуляцией уже покончено. Начало атаки мы не увидели — скорее угадали по тому, как резко, почти плашмя накренился к воде спинной плавник самки. Ложась на бок, она таким образом как бы уменьшает сопротивление воды — бросок получается резче, мощнее. Торпеда падает в самую тюленью гущу: вода вскипает под хвостом и плавниками гигантского животного. Еще два молниеносных прыжка — на солнце перламутром высвер-кивает брюхо косатки. Но добыче каким-то чудом удается на сей раз ускользнуть — оглашая окрестности жалобными стенаниями, тюлени выбираются на берег. А косатка, похоже, сильно перемудрила, вот и лежит, высунувшись чуть не по брюхо, на самом мелководье. Больших усилий ей стоит выбраться отсюда. Наконец удается, и косатка удаляется несолоно хлебавши. И почти тотчас же — еще одна молниеносная атака, на этот раз самца. Они уже почти непрерывно сменяют друг друга в этих яростных бросках на береговую отмель, но сегодня обоим явно не везет.

Вот они куда-то удаляются, но ненадолго, всем своим видом вновь демонстрируя самые мирные намерения. Но все это, конечно, притворство чистой воды. И этой откровенной показухи оказывается вполне достаточно, чтобы тюлени, забыв свои невзгоды, вновь стали плескаться в непосредственной близости от нацелившихся на них охотников. Мало того — они испытывают к ним все то же наивное любопытство.

Очередная атака была предпринята в самый разгар бесшабашных купаний. Теперь разбойники орудуют на пару, ловко координируя свои действия. До того ловко, что складывается впечатление, что они всё между собой обсудили. Мощными ударами хвостов косатки пытаются оглушить добычу, но охота опять не складывается, будто что-то им в последний момент путает карты. Надо признаться, и тюлени обнаруживают просто невероятное проворство, хоть и при полном отсутствии заурядной смекалки. Увернувшись от одной пасти, они взлетают над черной спиной косатки, чтобы, шлепнувшись в воду, угодить чуть не в зубы второй.

Но и тут ухитряются ускользнуть от смерти, опять впустую щелкнувшей мощными челюстями. В одно мгновение возникает какой-то чудовищный калейдоскоп мелькающих в огромном водовороте тел, откуда доносятся приглушенные крики.

Косатки, кажется, совсем взбеленились. Атаки их участились: им нужно спешить — до отлива осталось совсем немного. Теперь они бросаются едва не на самый берег, и все чаще и чаще застревают на отмели, покинуть которую тоже стоит больших усилий, а ведь даже у этих могучих животных запас сил отнюдь не беспределен. Пытаясь уйти на глубину, косатки отчаянно колотят по воде хвостами, и издалека кажется, что тела их содрогаются в яростных, гневных рыданиях — от обиды, от сознания собственной беспомощности.

Самка оказывается отважнее самца и раз за разом с непостижимой ловкостью проскальзывает туда, куда он пройти уже не решается — в самый опасный лабиринт острых замшелых рифов. Она легче, изящнее своего напарника и прекрасно пользуется этими преимуществами. Вот она-то в одном из отчаянных, свирепых своих бросков настигает наконец жертву и убивает ее. Об этом нам дают знать утробное бульканье, с которым косатка погружается в воду, и повисшая над водой тягостная тишина — тюлени смолкли все разом. Теперь слышны яростные вопли самцов, тех самых «стариканов», что из безопасной дали окликают беспечных детенышей и самок, да еще издалека доносится гомон тюленей, которые и не подозревают о разыгравшейся здесь трагедии.

Огромное бурое пятно крови медленно растекается по улегшимся уже волнам. Косатки уходят со своей ношей все дальше и дальше от берега, провожаемые взглядами тюленей, наконец-то сообразивших о грозящей им опасности и собравшихся в некое подобие способного защитить себя коллектива. Недолго ли? Косатки уходят легко и останавливаются на привал лишь в нескольких сотнях метрах от берега. Через несколько минут над ними с криками начинают кружить чайки: хищники отобедали, объедки достанутся птицам.

Воцарившееся было молчание нарушает некое подобие лая — и тотчас же на него откликается целый хор голосов. Как ни в чем не бывало ластоногие вновь беззаботно направляются к воде. Шум, плеск, веселое отфыркивание. Прочь печаль, да здравствует радость жизни!

Нам здесь делать больше нечего, мы покидаем свое импровизированное убежище и уже совсем было собираемся в обратный путь, как кто-то вдруг замечает, что охота не закончена — косатки вновь крейсируют вдоль побережья. Взад-вперед, туда-обратно. И с каждым разом все ближе к рифам, к скоплению

II