Вокруг света 1989-09, страница 49

г

зерный результат — полтора фунта золота за два года трудов немыслимых — сломило его упорство. Ведь даже дорога не оправдалась. Видно, все алтайское золото досталось Попову, предположил Аника и порешил бросить здесь работу. И уже совсем было остановил...

Но тут случилось такое...

Его компаньон — Степан Иванович Баландин, известный усердный искатель и выдумщик, вместе с другим екатеринбуржцем — Гаврилой Фомичом Казанцевым — решились на невиданное. До сих пор все партии искали золото на правом берегу Кии, где его обнаружил Лесной. А эти задумали перебраться на левый. Сначала эта затея всем старателям казалась напрасной. Левый-то берег болотистый. До песчаных пластов, если они там, конечно, будут, надо пробиться через саженные слои вонючей торфяной болотной жижи.

Ворчали рабочие: «Куда в дерьмо, гонишь, гад!», терялись, не зная тонкостей такой работы.

Но Баландин и Казанцев не отступались.

И оказались правы.

Глубокие шурфы у речки Новопо-кровки, близ горы Алатачи, вошли в богатые золотом пески. А уж в 1831 году компаньонам улыбнулась настоящая удача — их поисковая партия вышла на уникально богатые золотом россыпи у ставшего знаменитым на весь мир Кундустуюльского ключа. В этот год с приисков Баландина и Рязанова сдача золота дошла до десяти фунтов, а с 1832 года счет пошел уже на пуды.

Росту добычи во многом способствовало то, что екатеринбуржцы применяли новаторские приемы разведки. Так, в болотах летом вести добычу и разведку было немыслимо трудно — вода. Тогда они придумали — впервые! — работать здесь зимой. В промерзших насквозь болотах оказалось легко переходить от проходки глубоких шурфов к добыче неглубокими шахтами. И вот такими-то шахтами, уйдя на восемь аршин от поверхности, удачливые екатеринбуржцы вскрыли богатейшую залежь с содержанием золота почти в сорок граммов на сто пудов песка. А в тех условиях добыча металла была выгодна и при содержаниях его в россыпях раз в пятьдесят меньших.

Дерзость решений Баландина, Рязанова и их людей привела к тому, что на принадлежащих им приисках на Кундустуюле уже с 1834 года золото намывали в два раза больше, чем на всех приисках Попова.

Близился конец 1835 года, и правительству надо было определяться — продлевать ли запрет поискам частными лицами золота восточнее Енисея? Серьезных причин продолжения запрета вроде бы не было. Как свидетельствует майор Саблин в «Горном журнале» за 1874 год, «... к 1835 году кончились все безуспешные попытки, предпринятые со стороны казны для отыскания россыпей в Вос

точной Сибири...». А частные лица наседают, донимают власти просьбами — дозвольте рискнуть...

Один из самых настойчивых — Степан Баландин. У него уже устойчивый авторитет, за него ходатайствует перед новым генерал-губернатором Восточной Сибири Броневским сам начальник Горного штаба Чевкин: «... Проситель Баландин есть открыватель значительных частных промыслов в Западной Сибири... и для выгод Сибири золотого промысла он полагает дозволить Степану Баландину разыскивать золото по всем свободным землям Восточной Сибири».

Майор Саблин пишет, что «... генерал Броневский, уверившись вполне в напрасных усилиях, делаемых со стороны казны... 18 декабря 1835 года предписал... известить частных лиц... упомянутые места для поисков золота свободны».

Мудрость этого решения выявилась уже весною следующего года.

Последовал блистательный фейерверк открытий.

Среди самых первых были открыты россыпи в верховьях рек Бирюсы и Хормы. И первыми на них вышли партии не сломленного неудачами упорного искателя Якима Меркурьевича Рязанова. Отнюдь не случай объяснял успех Рязанова. На случай поумневший купец давно уже не полагался. Он твердо уяснил урок Попова: вернейший путь к старательскому фарту в дружбе с местными жителями, особенно с коренными. Ведь поколения охотников-аборигенов, из века в век кочуя по здешним ручьям и речушкам, не могли не набрести на блестящие тяжелые желтые крупинки, которые они называли «алтан». Не раз натыкались. Не случайно это слово пестрит в местных названиях. Вот хотя бы Алтан Игай — речка, приток Оби, «Золотая река» в переводе.

Охотники, так уж сложилось, упорно не желали делиться своим знанием с казенными людьми. На то у них, очевидно, были свои причины. Купца же в доверие к кому угодно влезть учить не надо. На том стоит. Так партии Рязанова вели к удаче надежные проводники.

С открытием месторождения на Хорме связана еще одна история. Не успели доверенные компаньоны Рязанова, Машаров и Якушев, толком расставить людей на шурфовку у истоков Хормы, порадоваться первым богатым промывкам, как на их костры вывалилась еще одна орда старателей. Оказывается, не в одни уши залетел секрет о таежном кладе. Бузумаев Данила Иванович, крещеный карагас ¹, привел партии красноярского купца Толкачева к устью той же речушки. Разведки, естественно, велись навстречу друг другу. Партии столкнулись — и никто не захотел уступать. Накинулись друг на друга с топорами, дрекольем. Запугать, согнать не

¹ Карагасы — дореволюционное название тюркоязычной народности — тофаларов.

удалось никого. Тогда купцы порешили — пусть этот спор разберет правительство.

Поначалу вмешательство властей не принесло ничего хорошего ека-теринбуржцу. На всех восточносибирских приисках Рязанова добыча золота была запрещена. Тогда всю свою хитрость и умение обратил Рязанов на защиту своих прав. Кроме того, современники утверждают: не один миллион осел в карманах адвокатов и «сильных людей» столицы, но Рязанов выиграл тяжбу. В 1842 году его люди уже моют золото на Хорме.

Однако пока суд да дело, партии Рязанова в простое не стояли. Его соратник, компаньон Гаврила Машаров, за водку, за товар, задушевный разговор выведал у тунгусов, что далеко к северу, в междуречье Ангары и Подкаменной Тунгуски, лежат россыпи, где золота — лопатой греби.

Наученный столкновением на Хорме, Машаров повел дело очень тонко. Не враз пустился он с Бирюсин-ских россыпей за новым фартом. Вначале он неназойливо распустил — через хорошо обработанных тех же аборигенов — слухи, что изрядные, мол, самородки золота попадались им на реке Оке, что в 55 верстах выше Иркутска впадает в Ангару. Поскольку все хорошие участки на Бирюсе и Хорме были уже расхватаны, многие предприниматели решили проверить эти слухи. Тем более что сам Машаров, имевший тогда уже устойчивую репутацию удачливого, снял свои партии с разведок на Хорме и направил на Оку.

В считанные дни почти вдоль всей Оки развернулись старательские работы. Но в спешке — не упустить бы удачу — никто не заметил, что среди шурфовщиков нет ни одного из людей Машарова.

Он же отсиделся в тайге и, убедившись, что все увлеклись Окой, тихонько повел свои партии на север, скрытно переправился через Ангару у устья Тасеевой и прямиком направился на указанные ему места по притокам Удерея.

Вскоре разведка и добыча показали, что россыпи Удерея превосходят богатством Бирюсинские прииски.

В истории сибирской золотопромышленности Машаров известен более под титулом «таежный Наполеон». Из описанной эпопеи понятно, почему ему присвоен этот титул.

Золото приисков Бирюсы и Удерея потоком потекло на Санкт-Петербургский монетный двор...

А неугомонные купцы уже снова думали, куда вернее направить свои поисковые партии. Ученые мало что могли присоветовать — только начали переваривать неожиданно посыпавшиеся сибирские открытия.

Пораскинув маленько умом, купцы порешили, что от добра добра не ищут. Коль удерейские удачи случились при продвижении партии на север, туда и следует идти дальше, потому что золота там будет больше. Не правда ли, оригинальная и глубокая

II